– Закрой глаза. Сосредоточься. Поверь в себя. Скажи: «Вот мое начало».
– Вот мое начало, – раболепно мямлю я. – Спасибо.
Дядя Билл кивает и возвращается к телефонному разговору:
– Извини, Паола.
Сгорая от стыда, я удаляюсь. Вот уж воспользовалась возможностью. Вот уж наладила контакты. Поскорее бы пережить эти идиотские похороны и вернуться домой.
Обогнув здание похоронного центра, сквозь стеклянные двери прохожу в холл. Там обитые бархатом стулья, на стенах репродукции с бесконечными голубями, а в воздухе явный недостаток кислорода. И ни души.
Вдруг из-за белесой двери доносится пение. Вот влипла. Уже началось. Пока я налаживала деловые контакты. Торопливо открываю дверь и оказываюсь в набитом людьми зале. Протиски-ваюсь в первые ряды и скромно присаживаюсь на краешек скамейки.
Не так-то просто отыскать родителей среди всей этой уймы народа. А цветов-то сколько! У стен повсюду белые и кремовые цветочные композиции. Где-то впереди женщина поет «Pie Jesu»,но передо мной столько людей, что я ее не вижу. Несколько человек рядом шмыгают но-сом, а у одной девицы слезы так и текут ручьем. Я чувствую себя немного не в своей тарелке. Все эти люди пришли сюда из-за моей двоюродной бабушки, а я ее никогда в глаза не видела.
И даже не подумала о цветах! Наверное, стоило отправить открытку или что-то в этом ро-де. Надеюсь, хоть мама с папой все сделали как надо.
Музыка такая чудесная, а атмосфера столь проникновенная, что я поневоле роняю не-сколько слезинок. Сидящая рядом со мной пожилая леди в черной бархатной шляпке замечает это и сочувственно шепчет:
– У вас есть платок, дорогая?
– Нет, – признаюсь я, и она немедленно лезет в большую старомодную лакированную сумку.
В ноздри ударяет запах камфары, мне удается разглядеть несколько пар очков, коробку мятных пастилок, упаковку шпилек, коробку с надписью «тесьма» и полпакета чайных бискви-тов.
– Всегда следует брать платок на похороны. – Она протягивает мне упаковку.
– Спасибо, – всхлипываю я, доставая один. – Это так мило с вашей стороны. Кстати, я вну-чатая племянница.
Она понимающе кивает:
– Должно быть, вам очень тяжело сейчас. Это такая потеря для всей семьи.
– Да-да… Конечно… – Я нервно комкаю платок, не могу же я сказать правду.
Честно признаться, никому нет до этого дела, а дядюшка Билл до сих пор болтает снаружи по своему смартфону. В конце концов я замечаю:
– Мы все должны поддерживать друг друга в этот тяжелый час.
– Точно. – Пожилая леди печально кивает, будто я изрекла вселенскую мудрость, а не прописную истину с открытки «Холлмарк», и сжимает мне руку.
– Мы все должны поддерживать друг друга. Я буду счастлива поговорить, дорогая, в любое время, когда захотите. Для меня большая честь познакомиться с кем-то из родственников Берта.
– Спасибо, – отвечаю я на автомате, потом до меня доходит…
Берт? Вряд ли мою бабушку звали Бертом, точнее, я совершенно уверена, что ее не звали Бертом. Ее звали Сэди.
– Знаете, вы так на него похожи… – Женщина изучает мое лицо.
Черт возьми, я ошиблась дверью!
– Взять, к примеру, лоб. И у вас его нос. Вам когда-нибудь говорили это, дорогая?
– Ну-у-у, пару раз, – мямлю я обескураженно. – Простите, я должна… Э-э-э… Спасибо большое за платок… – и я поспешно пячусь назад, к двери.
– Это внучатая племянница Берта, – слышу я вдали голос пожилой леди. – Она так рас-строена, бедняжка.
Я стремительно протискиваюсь к выходу, выскакиваю в холл и чуть ли не падаю в объятия родителей. Они стоят рядом с женщиной в темном костюме с густыми седыми волосами и пачкой буклетов в руке.