– Ведь, после ареста НКВД сумел сбежать Костя с этапа, – будучи очевидцем и чуть ли не лучшим другом героя, делился воспоминаниями Городухин. – Начал Кротов партизанить одним из первых, даже хотел тоже мнимо пойти в услужение к фашистам, чтобы незаметно воевал с ними и даже сумел совершить при этом немалый подвиг.
Да и сам Маркел Фатеевич, как выходило по его словам, не желал тогда мириться с нашествием гитлеровцев, боролся с ними как мог, но и тоже не избежал потом неправедных репрессий:
– Костя погиб и мёртвые сраму не имут, а вот и меня после освобождения из фашистского концлагеря долго терзали особисты с различными проверками.
Удручённая своим непереносимым свежим по времени горем, вдова Лимачко особо не вникала в его давние переживания, дожидаясь момента, когда можно будет получить последнее письмо мужа и уехать обратно на хутор.
Между тем, Маркел Фатеевич был неудержим в устных «мемуарах» несправедливо обиженного патриота Родины.
– Практически, милая Наталья Сергеевна, меня в органах безопасности засудили без нормального проведения следствия, пытками выбивали показания, – со своей новой стороны открылся Городухин. – После такого, сами знаете как бывало в проклятые сталинские времена, коли ты побывал в плену, то и отвечай по всей строгости закона за проявленную, якобы, измену Родине.
Только полностью выговорившись, он вспомнил, наконец-то, о конкретном поводе, заставившем его просить женщину приехать к нему в город.
Ненадолго оставив посетительницу в гостиничном холле, он успел сходить наверх, в свой номер и вернулся оттуда с объемистым фанерным ящиком, будто бы, переданным ему для домашних самим Касьяном Львовичем при расставании в Рубцовске. Передал посылку из рук в руки. И теперь страдальчески разделял с вдовой неожиданное горе и собственную немалую беду:
– Новую потерю, обретенного на чужбине, старого друга.
Как теперь пришло на память Наталье Сергеевне, в разговоре со следователем Пущиным, приезжий с Алтая бригадир еще и вспомнил некоторые детали, как оказалось, связывавшие его с боевым товарищем.
Было это так.
Когда настала пора прощаться, Маркел Фатеевич вдруг завел разговор на другую тему, не связанную с современностью:
– Вы знаете, у нас с Касьяном и Костей Кротовым был вроде бы общий необычный амулет – наручные часы.
Пытаясь заинтересовать собеседницу в своём вопросе, Городухин, словно бы между прочим, даже описал, как те могли выглядеть:
– Совсем простенькие, массового, что называется, производства на белом жестяном браслете, но дорогие как память о прошлом.
И ещё Наталья Сергеевна тогда узнала, что, дескать, после Кротова они достались ее мужу, а теперь бы он их хотел взять себе.
– Нет, не думайте, что за так, – достаточно дорого оценил новоявленный ветеран партизанского движения былую реликвию. – Вот – деньги!
Толстая пачка десятирублевок, протянутая ей после этих слов, словно оттолкнула душу женщины, чуть было не потянувшуюся к хорошему человеку…
– Отказала я ему наотрез, – сказала вдова Лимачко своему новому гостю с Алтая. – Нет, мол, в хате у меня никаких часов и точка.
С тем она и уехала из города в родной поселок.
С тех пор прошло столько недель, и вот пришлось вспоминать ту странную историю. Теперь, закончив, столь неприятный ей, а потому и крайне тягостный рассказ о своей первой и последней встрече с Городухиным, Наталья Сергеевна поднялась из-за стола, за которым так долго беседовала с молодым следователем.
– Так они есть на самом деле, эти самые часы? – не мог удержаться Андрей от вопроса, порожденного словом «отказала». – Ведь, по всему выходит, могли же Вы и не отказать Городухину в его просьбе!
На что последовало бесхитростное:
– Конечно, Андрей Андреевич, часы те старинные у меня имеются.
И уже не присаживаясь обратно под свет большой лампы под старинным абажуром, красовавшимся над столом, объяснила свое, далеко не однозначное, отношение к странной реликвии.
– Только не в самой хате, – грустно поведала хозяйка. – В гараже на подворье их хранил муж от греха подальше.
Она даже, чуть ли не до шепота, понизила голос, перекрестившись на образа в «красном углу» комнаты:
– Считал, что одни неприятности от них.
Объяснение тому напрашивалось само-собой.
– У кого бы часы те ни были, все погибают, как Мурзин, как Костя, – припомнила Наталья Сергеевна и расплакалась, не в силах больше выносить эти расспросы. – Вот и сам Касьян Львович тоже теперь в лучшем мире.
И всё же, не смотря на слёзы, правильно поняв интерес Пущина к странной вещи, она не стала в тот вечер ждать от него, когда гость сам попросит посмотреть на заветные часы, как возможный «след» в его важной работе.
Сразу пообещала гостю:
– Завтра принесу вам эти самые часы из гаража.
И тут же, непроизвольно, глянула на простенькие ходики, что мерно тикали себе на стене хаты:
– Хотя не завтра, а уже сегодня.
Ночь уже и впрямь шла на убыль. Потому собеседники понимали, что совсем скоро начнёт светать. Коли же так, обоим следовало, хотя бы немного отдохнуть перед новыми заботами. И провожая постояльца в его комнату, хозяйка снова пообещала:
– Схожу, специально для Вас, поищу в гараже, то, что просили.
Пущин поверить не мог такой удачи, но Наталья Сергеевна уже приняла своё решение и менять его не собиралась.
– Мне они, эти самые кротовские часы, уже ни к чему, – заявила она. – Тогда как Вам, может быть, на самом деле укажут путь к убийце.
Долго еще, отгоняя от себя сон, Андрей гадал о верности своего пути по новым фактам, полученным по приезду на Украину. Но на утро, когда рассвело, сама собой, сразу же отпала первая важная мысль о том, мол, не из-за часов ли этих самых все было перевернуто в комнате умершей странным образом Марины Матвеевны Васильчук?
Когда Наталья Сергеевна точно выполнила свое обещание, данное накануне и Андрей Пущин собственными глазами увидел предмет несбывшегося вожделения бригадира Городухина, то версия о попытке грабежа несостоятельна. Потому, что, в действительности ничего не стоило теперь это «богатство», за которое бригадир почему-то был готов выложить кругленькую сумму.
С нескрываемым разочарованием Андрей разглядывал простой стальной браслет, должный крепил к руке большущий хронометр в таком же белом, «под-серебро», но в, штампованном, дешёвом – ширпотребовском корпусе. Сущая ерунда, по мнению Пущина, эти часы, хотя, возможно, очень популярные в небогатые предвоенные годы.
Теперь странная «реликвия», хранившиеся долгие годы, с самого считай, окончания войны среди слесарных инструментов автомобилиста, даже не годились и в сравнение с современными образцами. А со старинными экземплярами – тем более. Нечего было, судя по всему, и думать, о возможной реализации такого бросового «товара» любителям антиквариата.
Да и, возможно, работать они уже давно не могли от старости, подумал Пущин, потому, что разглядел безжизненность наручных часов. Всё что должно было действовать – стрелки и календарик на циферблате сейчас стояли. Но что-то удержало Андрея от желания прямо сразу сделать подзавод. Что, впрочем, не могло не понравится Лимачко, протянувшей гостю часы, принесенные ею из гаража:
– Вот и Марина Матвеевна, с тех пор, как нашла их на пепелище своего дома, тоже так ни разу завод не крутила.
И еще сказала вдова, вспомнив покойницу:
– И Касьяну делать это не велела.
Ну а то, что берегли часы, не выбросили, как прочий ненужный бытовой хлам, вдова объяснила словами самой незабвенной Марины Матвеевны:
– Пусть, мол. будут просто, как память!
И еще заметила Лимачко, прощаясь на время с «проклятыми» часами.
– Как проведете свое расследование, тогда и вернете их обратно, – без затей и дальней мысли произнесла она. – Пока же пусть у Вас будут!