С каждым днём становилось всё холоднее. Чтобы не мёрзнуть, Марик отрастил себе пушистую шубку, но напрасно – гулять его не выпускали. Земля в леваде замёрзла чудовищными колдобинами, ходить по которым было невозможно.
Марик, впрочем, предпочёл бы ходить по колдобинам, а не торчать сутками в деннике, где заняться было решительно нечем. От скуки он пересчитывал стены – их всегда было четыре, а брёвен, из которых они были сложены, – четыре раза по четыре и ещё два. По-прежнему забегала крыса со своими новостями о крошках, корочках сыра и обрезках колбасы, иногда приезжала Зануда и водила его гулять в поле.
Лешего жеребёнок больше не видел, небесные лошади тоже не появлялись, даже Хранители полей куда-то попрятались, но гулять Марику всё равно нравилось. Можно было высоко подпрыгивать или прятаться в лесу за деревьями и даже бегать наперегонки со своей тенью и Тунгусом (правда, Тунгус не догадывался, что кто-то бегает с ним наперегонки).
Иногда Зануда приводила его на плац, где отпускала побегать, а потом приставала со своими занудностями: то голову в разные стороны поворачивай, то стой на месте, пока чомбур на земле лежит, то вбок ходи задними ногами… Марик не жаловался: как-никак, это было веселее, чем уныло стоять взаперти.
Иногда с Занудой приезжал человек – «зелёные ноги». Марик прозвал его Кормильцем, потому что тот всегда привозил с собой сахарные сухарики, морковку, яблочки и печенье. Кормилец тоже иногда что-то просил, но совсем не занудно и после первой же выполненной просьбы отдавал Марику все привезённые лакомства.
Поблизости запыхтел автомобиль. Прошуршали колеса по гравию, двигатель смолк и послышались знакомые шаги Зануды и Кормильца.
Зануда, однако, не сразу вошла в конюшню, а задержалась у пристройки, в которой хранился овёс. Она говорила конюху о какой-то подкормке, но Марик не знал, что это такое.
После недолгой чистки (Зануда чистила Марика, а Кормилец – Тунгуса) они вместе вышли в лес.
Мёрзлые комочки земли разваливались под копытами, а крошечные покрытые льдом лужицы, если в них наступить, приятно похрустывали. Изумрудно-прозрачная, тронутая морозцем трава серебрилась инеем. В лесу было непривычно тихо и пусто без его многочисленных мелких обитателей – они уже уютно устроились в своих укрытиях, погрузившись в зимний сон.
Зануда свернула по тропинке вправо, а значит, прощай, прогулка в полях, и здравствуй, плац с зубрёжкой! Тунгус чуть слышно ругнулся сквозь зубы, а Марик подумал, что он мог бы и раньше догадаться – Тунгус-то был без седла! А без седла Кормилец никогда в поля не ездит!
Они вышли на небольшую полянку, окружённую высокими древними елями. Под низкими тяжёлыми ветвями весело петляли тропинки, словно приглашая распутать их прихотливый узор. На полянке, чуть вдаваясь в лес, и находился плац.
Открыв ворота, Зануда отпустила Марика, и тот помчался вдоль ограды так быстро, как только мог. Из-под копыт колючками разлетались мелкие камушки и подмёрзший песок.
Кормилец встал в центре плаца и легонько пошевелил бичом. Тунгус вздохнул, уныло отошёл от него на длину корды и побежал направо. Лицо у него было злое и недовольное. Марик знал, что он терпеть не может бегать на корде.
– Глупое, бессмысленное, унизительное занятие, – шипел Тунгус сквозь зубы, – отвратительное, бестолковое, нудное и унылое! Нашли себе карусельную лошадку…
В его глазах вспыхнул и тотчас же погас огонёк, не обещавший Кормильцу ничего хорошего. Пробежав ещё два круга, Тунгус начал припадать на правую ногу. Лицо его было каменным, но вот блеск в глазах…
– Он хромает! Стой!
Марик готов был поспорить на свой ужин, что заметил мелькнувшую на лице Тунгуса усмешку, но доля секунды, и оно вновь стало непроницаемым.
Кормилец, вглядываясь в ноги Тунгуса, развернул его в другую сторону. Тунгус побежал налево, припадая на левую ногу. Конь уже не скрывал своего надменного торжества.
Кормилец снова остановил его, подошёл ближе, и они вместе с Занудой принялись ощупывать хитрецу ноги. Тунгус откровенно ликовал. Марик восторженно смотрел на разыгрываемое представление и прикидывал, станет ли и он когда-нибудь таким же мудрым и изобретательным, как Тунгус. А тот время от времени болезненно морщился и резко выдёргивал ногу из человеческих рук.
– Похоже, не стоит ему сегодня рысить, – пробормотал вполголоса Кормилец.
Тунгус, едва глядя на людей, снисходительно кивнул.
Кормилец с Занудой отвлеклись от лошадей и о чём-то оживлённо заговорили. До слуха Марика долетело слово «ветеринар», и он насторожился, а Тунгус опасливо повёл в их сторону ухом…
– Да, думаю, стоит вызывать. Всё равно собирались… Если он жалуется на обе ноги…
– Не-е-е-е-ет!!! – Глаза Тунгуса расширились от ужаса, дрожь пробежала по телу, и он в один миг растерял всю свою надменность. – Только не это! Ничего у меня не болит!
Тунгус сорвался с места и, стараясь поднимать передние ноги красивее и выше обычного, пробежал несколько кругов ровной широкой рысью.
– Стой! – Кормилец натянул корду. – Тебе нельзя бегать!!
Тунгус в прыжке развернулся и помчался галопом в другую сторону, отчаянно пытаясь доказать здоровье своих ног. Войдя в слишком крутой поворот, он оступился, споткнулся и чуть не упал, но в последний момент сумел выровняться.
Мрачнее тучи, конь остановился и отошёл в сторону, уставившись в лес. Вместе с паром от его спины как будто поднимались, взывая к небу, волны чёрного негодования. Фыркнув, он мотнул головой и проворчал: «Может, забудут…», правда, без особой уверенности в голосе.
Жеребёнок старался изо всех сил, чтобы и к нему ветеринара не вызвали. Даже когда Зануда легонько потянула его за хвост, Марик послушно сделал шаг назад, несмотря на то, что больше всего ему хотелось прыгнуть вперёд.
Вечером, когда принесли ужин, Марик в испуге отскочил от кормушки – поверх овса разливалось липкое, неаппетитного вида жёлто-коричневое пятно Занудиной подкормки. Поделившись своей бедой с соседями, жеребёнок выяснил, что подкормку в овёс подмешали только ему, и мысленно «поблагодарил» Зануду. Он снова подошёл к кормушке и понюхал пятно. Приторно-навязчивый запах отбивал желание есть. Однако желудок заурчал, и Марик, вздохнув, перевернул кормушку.
Овёс высыпался, пятно оказалось внизу, и жеребёнку удалось перекусить тем, что ещё оставалось съедобным.
Снова потянулись унылые четырёхстенные дни.
– Когда же, наконец, нас выпустят гулять? – сетовала Тётушка Бу. – От этого стояния в денниках того и гляди вьюшки заведутся!
– Не будут нас вечно здесь держать. Как снег ляжет, так и выпустят, – угрюмо буркнул Тунгус. – И не в твоём возрасте вьюшек бояться!
Тётушка Бу обиженно фыркнула и отвернулась к стене. Больше никто не жаловался.
Зануда с Кормильцем не приезжали. Брёвен в стенах не прибавлялось, и считать было нечего. Упрямый конюх теперь не просто вливал подкормку в ужин, а добросовестно перемешивал её с овсом.
Марик дремал, когда в его сон стали пробиваться тревожные звуки с улицы. Шум незнакомой машины, множество шагов, взволнованные голоса. Что-то было не так. В конюшне установилась напряжённая тишина, давящая на уши, словно тяжёлый пресс. Тишину пронзил чуть хриплый от волнения крик Тётушки Бу: «Это он! У меня предчувствие! Это ветеринар! Ветеринар!!!»
Лошади заметались. Тётушка Бу, нервно дыша и ежесекундно обещая упасть в обморок, отчаянно пыталась спрятаться за кормушку (насколько может спрятаться за кормушкой крупная вороная лошадь). Тунгус, повернувшись к входу хвостом, завёл уши назад и громко, злобно клацал зубами. Кто-то, судя по звукам, карабкался на стену.