– Анастасия Николаевна… – как в бреду прошептал статский советник. – Анастасия Николаевна ничего не должна об этом знать. Хотя я же все равно знаю, что вы побежите рассказывать ей. Что ж… дерзайте. Только прошу вас выбирать в процессе вашего «увлекательного» монолога скромные и мягкие термины.
– Вы… да вы…
Гравецкий не мог подобрать подходящего слова, чтобы максимально точно охарактеризовать и поступок, и характер графа. Да и мог ли он позволить себе что-то оскорбительное в адрес человека, по чину выше него? Бессильная внутренняя злоба закипала внутри надворного советника. Лицо его покраснело от возмущения, губа задрожала, на лбу выступил пот.
Лагардов наклонился вперед и, опираясь руками на стол, посмотрел прямо на собеседника. От холодного пронзительного взгляда статского советника Сергей Семенович опешил, правый глаз его нервно задергался, словно под действием гипноза. «У вас не хватит смелости мне что-то сказать» – читалось в лице графа. За долгие годы службы в министерстве, он отлично научился разбираться в психологии надворного советника, просчитывать каждый его шаг, каждый вздох, каждую мысль.
– Я?.. – бархатным удивленным голосом спросил Александр Леонидович.
– Извините, – Гравецкий постарался отвести взгляд от статского советника, не в силах больше смотреть в чарующие светло-голубые глаза, скрывающие легкую насмешку.
– Нет, господин, – схватив и крепко сжав его плечо, проговорил Лагардов, – вы что-то хотели сказать обо мне. Прошу вас, продолжайте!
Надворный советник не посмел и пискнуть от боли, когда тощие пальцы графа вонзились в ткань его пиджака. Сейчас он мысленно проклинал себя за несдержанность и прямолинейность, вызвавшую столько внимания со стороны ненавистного коллеги. Странно, ведь Сергей Семенович был человеком без дворянского звания, а должность в министерстве получил только благодаря ученой степени доктора. Соответственно, он просто не мог перечить статскому советнику, и уж тем более упрекать его в чем-либо. Поэтому Гравецкий был вынужден молчать и извиняться перед графом, надеясь на его безразличие.
– Вы будите говорить сегодня?
Александр Леонидович довольствовался возможностью поставить на место этого напыщенного коллегу, посчитавшего себя Богом, который может судить других людей. В кабинете царила тишина – не известно было, кто первым нарушит молчание. Светлые лучи солнца по-прежнему заливали кабинет своим сиянием. Лагардов прекрасно понимал, что уже полчаса как должен был быть дома, но особые причины заставляли его находиться в министерстве до сих пор.
Первая причина возникла совсем недавно, минут двадцать назад, это был Сергей Семенович, дерзость которого раздражала статского советника, и сама честь, и сама гордость требовали унизить этого человека, растоптать его, обратить в пыль. А это было, если не самым, то одним из самых интересных занятий для графа.
Вторая причина заключалась в полном нежелании чиновника возвращаться домой, в обитель семейной ссоры, туда, где только сегодня утром его собственная супруга пыталась покончить жизнь самоубийством. Если раньше его тянуло к жене, как будто магнитом, то отныне это чувство было безвозвратно утрачено. Все эмоции исчезли, погибли: страсть остыла, любовь притупилась… Осталась только обязанность быть заботливым мужем и отцом.
В этот момент, когда оставалось каких-то пара секунд, чтобы свести Гравецкого с ума, в дверь кабинета постучали. Александр Леонидович вздрогнул. Впервые за все время разговора с надворным советником он проявил слабость – смятение. Тот позволил себе ухмыльнуться и с вновь обретенным интересом во взгляде посмотреть на мужчину, который еще совсем недавно казался ему мучителем.
Через некоторое время дверь открылась, и на пороге предстала Анна Усурова. На ней была замечательная белая шубка, по длине доходившая ниже пояса, французское платье нежно-бежевого оттенка. Ее руки по привычке были спрятаны в светлую меховую муфту. Мужчины тут же обратили на нее внимание, особенно на обрамленное длинными рыжими волосами прекрасное личико, щечки которого порозовели от мороза. Она стояла в дверях, робко поглядывая на Александра Леонидовича и ожидая, когда же он заговорит.
– Анна Николаевна? – удивился статский советник, приближаясь к ней и помогая снять верхнюю одежду. – Какими судьбами, дорогая моя?
– Помните, я говорила, что хочу встретиться с вами и поговорить наедине? – ее нежный голос немного охрип от мороза и казался хрустальным. – У вас найдется время?
– Разумеется!
Он, повесив ее шубу, повернулся к Гравецкому:
– Сергей Семенович, на сегодня, я думаю, нам стоит закончить наш разговор.
Надворный советник, недовольно взглянув на коллегу, посмотрел на Анну. В его глазах промелькнул нешуточный интерес к девушке. Это не осталось незамеченным Лагардовым, который тут же представил себе мысли коллеги. Александр Леонидович понял – тот догадался, о ком говорил он несколько минут назад. Не было никаких сомнений в том, что надворный советник узнал в Анне Николаевне ту самую загадочную красавицу, о которой так воодушевленно говорил граф. Теперь над репутациями Лагардова и юной Усуровой нависла серьезная опасность. Теперь их чести, их судьбы и, соответственно, жизни зависели от благородства только одного человека, и вера в то, что у него хватит сил хранить эту тайну, постепенно таяла.
Тем не менее, в следующую секунду Гравецкий вышел из кабинета, оставив статского советника наедине с девушкой. Анна тут же кинулась к графу, упала перед ним на колени, еле сдерживая судорожные вздохи. Мужчина мог расслышать тихую молитву, срывавшуюся с ее прекрасных уст. Он чувствовал себя человеком, способным управлять ею; человеком, ставшим для нее почти Богом. На несколько мгновений этот опьяняющий яд власти захватил его разум, оставив только одну возможность – свысока любоваться поклонением прекрасной девы. Опомнившись, Александр Леонидович опустился на пол рядом с ней.
– Встаньте, Анна Николаевна, не стоит…
Голос его звучал достаточно твердо и убедительно, что, как не странно, не вразумило Усурову. Он постарался придержать ее за локоть и помочь подняться, но она ловко перехватила его руки и припала к ним губами, горячо шепча:
– Как не стоит? Еще как стоит! Я на одного вас молюсь, вы – святой, единственный человек, который против этого глупого брака!
– Анна Николаевна… – попытался вразумить ее статский советник.
– Вас Бог мне послал! Да, точно, Бог… никто иной! – твердила девушка, жадно целуя его руки.
Лагардов удивленно смотрел на рыжеволосую красавицу. Казалось, она сама додумывала эту легенду, этот миф. Наивная молодая и прекрасная – она могла позволить себе этакую роскошь, а он, недолго думая, простил. Да, он бы позволил ей возносить его в ранг святого, уподобляя некоему ангелу-спасителю. Похоже, не было ничего, что Александр Леонидович не смог бы простить этому очаровательному юному созданию, так доверчиво смотревшему в его глаза. За одни только поцелуи, которыми Анна одаривала его ладони, статский советник мог бы разрешить ей все, что только пришло бы в голову. Если бы она пожелала медленно душить его – он даже не подумал бы сопротивляться. Если бы она только пожелала, чтобы он оставил ради нее службу, отказался от повышения – он бы послушно исполнил ее прихоть. Наверное, Александр Леонидович простил бы ей абсолютно все. Почти все…
Тут в его голову взбрела мысль о том, что было бы, если б девушка пожелала разлучить его с семьей, заставить его отказаться от жены и сына ради нее. Лагардов даже боялся предположить последствие такового желания. Он очень сильно любил свою семью и сына, и… Анастасию Николаевну? Возможно, в его сердце до сих пор не угас огонек симпатии к этой женщине, подарившей ему замечательного сынишку. Но даже, если он и испытывал что-то к ней – то только привязанность, ничто другое. В любовь Александр Леонидович не верил, в верность, увы, тоже… но что-то заставляло его уважать Анастасию Николаевну, что-то приковывало его к ней.