..
Когда говорили интересное и понятное, Климу было выгодно, что взрослые
забывали о нем, но, если споры утомляли его, он тотчас напоминал о себе, и
мать или отец изумлялись:
- Как - ты еще здесь?
О двух правдах спорили скучно. Клим спросил:
- А почему узнают, когда правда, когда неправда?
- А? - вопросительно и подмигивая воскликнул отец: - Смотрите-ка!
Варавка, обняв Клима, ответил ему:
- Правду, брат, узнают по запаху, она едко пахнет.
- Чем?
- Луком, хреном...
Все засмеялись, а Таня Куликова печально сказала:
- Ах, как это верно! Правда тоже вызывает слезы, - да, Томилин?
Учитель молча, осторожно отодвинулся от нее, а у Тани порозовели уши, и,
наклонив голову, она долго, неподвижно смотрела в пол, под ноги себе.
Клим довольно рано начал замечать, что в правде взрослых есть что-то
неверное, выдуманное. В своих беседах они особенно часто говорили о царе
и народе. Коротенькое, царапающее словечко - царь - не вызывало у него
никаких представлений, до той поры, пока Мария Романовна не сказала
другое слово:
- Вампир.
Она сказала это так сильно встряхнув головой, что очки ее подскочили
выше бровей. Вскоре Клим узнал и незаметно для себя привык думать, что
царь - это военный человек, очень злой и хитрый, недавно он "обманул весь
народ".
Слово "народ" было удивительно емким, оно вмещало самые разнообразные
чувства. О народе говорили жалобно и почтительно, радостно и озабоченно.
Таня Куликова явно в чем-то завидовала народу, отец называл его
страдальцем, а Варавка - губошлепом. Клим знал; что народ - это мужики и
бабы, живущие в деревнях, они по средам приезжают в город продавать
дрова, грибы, картофель и капусту. Но этот народ он не считал тем,
настоящим, о котором так много и заботливо говорят, сочиняют стихи,
которого все любят, жалеют и единодушно желают ему счастья.
Настоящий народ Клим воображал неисчислимой толпой людей огромного
роста, несчастных и страшных, как чудовищный нищий Вавилов. Это был
высокий старик в шапке волос, курчавых, точно овчина, грязносерая борода
обросла его лицо от глаз до шеи, сизая шишка носа едва заметна на лице,
рта совсем не видно, а на месте глаз тускло светятся осколки мутных
стекол. Но когда Вавилов рычал под окном: "Господи Исусе Христе, сыне
божий, помилуй нас!" - в дремучей бороде его разверзалась темная яма, в
ней грозно торчали три черных зуба и тяжко шевелился язык, толстый и
круглый, как пест.
Взрослые говорили о нем. с сожалением, милостыню давали ему
почтительно, Климу казалось, что они в чем-то виноваты пред этим нищим
и, пожалуй, даже немножко боятся его, так же, как боялся Клим. Отец
восхищался:
- Это обиженный Илья Муромец, гордая сила народная! - говорил он.
А нянька Евгения, круглая и толстая, точно бочка, кричала, когда дети
слишком шалили:
- Вот я Вавилова позову!
По ее рассказам, нищий этот был великий грешник и злодей, в голодный
год он продавал людям муку с песком, с известкой, судился за это, истратил
все деньги свои на подкупы судей и хотя мог бы жить в скромной бедности,
но вот нищенствует.
- Это он со зла, напоказ людям делает, - говорила она, и Клим верил ей
больше, чем рассказам отца.
Было очень трудно понять, что такое народ. Однажды летом Клим,
Дмитрий и дед ездили в село на ярмарку. Клима очень удивила огромная
толпа празднично одетых баб и мужиков, удивило обилие полупьяных,
очень веселых и добродушных людей. Стихами, которые отец заставил его
выучить и заставлял читать при гостях, Клим спросил дедушку:
- А где же настоящий народ, который стонет по полям, по дорогам, по
тюрьмам, по острогам, под телегой ночуя в степи?
Старик засмеялся и сказал, махнув палкой на людей:
- Вот это он и есть, дурачок!
Клим не поверил.