– А больше ты ничего не хочешь?
– Коль, да дай ты ему, – сказал сержант Тихомиров, – поржем, что он там напишет, все равно скука-то какая.
– Ладно, сейчас принесу.
– На вот, писатель, – и охранник передал листок и ручку в окошко камеры. Димка взял ручку и бумагу, сел на кровать и, положив листок на стул, стал писать:
Строчки шли из самой глубины его души. Он ничего не придумывал, он еле успевал за ходом своей мысли и писал дальше. Помилуй грешного раба, Я не могу тебя забыть, И у меня нет сил грустить. Крещение меня постигло Небесной сказочной любви. Апостол Павел любил Бога, А я забыл Его – все ты. Йисусов крест тянущей болью Грудь слабую мою сдавил, Я никого так не любил, В душе я много слез пролил. Любовь моя – ты боль моя. Я не могу быть без тебя, Я передать хочу тебе, О том, как плохо, плохо мне. В зеркальном отраженьи зла Любовь растоптана моя.
Закончив писать, Димка положил листок на пол возле кровати.
– Я не хочу больше спать! – повторял Димка вслух.
Вдруг он увидел еще кого-то в дальнем углу камеры в черном плаще с длинным капюшоном на голове. И внезапно возникший в его сознании голос произнес:
– Что, Дима, покоя захотелось? Ты сильно устал, я так давно жду тебя. У тебя есть только один выход отсюда, он очень трудный, но реальный – приди ко мне. Я жду тебя, мой мальчик, – тихо и настойчиво шептал в ухо Сатана.
Димка, поддался искушению.
А голос все шептал: «У тебя есть сорок дней, потом я приду за тобой».
Димка увидел свое тело со стороны, и мрак ужаса пронзил его грешную душу.
***
К приезду следователя прокуратуры место происшествия уже было оцеплено сотрудниками милиции. Около сарая стояла машина «Скорой помощи».
– Пригласи понятых, – бросил следователь оперу Петрову.
– Да где их взять-то, кругом ни души, – ответил Петров.
– Петров, ты что, в первый раз что ли? – удивился Виктор Николаевич, – выйди на шоссе и останови какую-нибудь машину. Всему тебя учу, а ты все никак не научишься.
– Анатолич, – обратился к эксперту Михайлову следователь Кузнецов – может, пару снимков на память?
– А ты все шутишь. Нет уж! Где-где, но на свалке я еще не фотографировался, – ответил он.
– Виктор Николаевич, по рации только что сообщили, что задержанный в пятницу Степанов умер в камере предварительного задержания, труп обнаружили сотрудники КПЗ.
– Как умер, когда? – спросил он сотрудника.
– Не знаю, подробностей не сказали.
– Так, спасибо. Петров за старшего. Я уехал.
– Виктор Николаевич, мы задержали человека. Находился рядом с трупом.
– Приведите! – сухо скомандовал следователь, – только быстро!
– Товарищ следователь, я вас давно уже дожидаюсь, – кричал сквозь слезы Вадимыч, – когда мы увидели убитого, то я остался, а он сказал, что вызовет милицию. Я вас ждал, а меня схватили ваши… – причитал бомж Вадимыч.
– Стоп, стоп, стоп! Все заново, и по порядку. Во-первых, как вас зовут.
– Меня? Вадимыч, ой – Олег Вадимович Журавский. Я здесь с корешом своим, Хмырем, то есть с Михаилом, проживал. А вот отчество и фамилию я его не знаю.
– Во-вторых, кто это мы? – задал вопрос следователь.
– Мы с другом, с Хмырем, то есть с Мишей, девчонку на свалке всю избитую нашли. Так я вот ее родителям звонить побежал, а Хмырь остался с ней. Потом они приехали, и мы с ними, вернее, я с ними, пришёл в сарай, а он, он, он мертвый, – отвечал Вадимыч сбивчиво. – Не убивал я его, гражданин начальник. Он же друг мой!
– Разберемся. Я вас должен задержать как подозреваемого. Проводите гражданина, – скомандовал он.
– Пройдемте, – сказал милиционер, беря Вадимыча под руку.
– За, что? За что? – кричал Вадимыч. – Я ведь не убийца, я не убийца! Я же вас здесь ждал! Я вас ждал!!!
Сотрудники милиции дотошно осматривали место происшествия.
– Отпустите! – уже из желтого «козла» кричал Вадимыч. – Я не виноват!
– Если будешь орать, – сказал водитель милицейской машины, – я тебя пропесочу вот этой самой палкой по ребрам, – произнес водитель, показав резиновую дубинку задержанному.
– А, менты поганые! – возмутился Вадимыч.
– Дело пришить хотите, да только не выйдет! Не убивал я его!
Водитель вышел из машины, открыл заднюю дверь, где сидел Вадимыч, размахнулся дубинкой.
– Ой! – застонал Вадимыч от удара резиновой палкой. Но кричать перестал.
– Неоспоримый аргумент, – произнес мент с довольной ухмылкой, закрыв дверь машины, за которой остался стонущий Вадимыч.
– Виктор Николаевич, взгляните-ка, – сказал опер Петров, подзывая следователя.
– Анатолич, это тебя касается!
– Что? Что-то нашли? – спросил эксперт Михайлов.
– А вот посмотри туда, – сказал следователь.
– А, очень примечательный вещдок, – сказал эксперт, осторожно опуская в полиэтиленовый пакетик кусок ткани, вынутый из руки трупа.
– В правой руке трупа обнаружен тканевый лоскут светлого цвета, в виде оторванного короткого рукава платья с частью ткани, приходящейся на верхнюю часть тела, всего примерно площадью двадцать на сорок, – диктовал вслух Петров сотруднику милиции, описывающему место происшествия.
– Когда результаты экспертизы будут?
– В четверг.
– О’кей, – согласился следователь Кузнецов.
– Так, ну вроде все, – подытожил Кузнецов.
– Петров, не забудь дать понятым расписаться в протоколе осмотра места происшествия, да собери и отправь на экспертизу предметы кухонной утвари, которые есть в сарае. Меня интересует котелок, кружка железная, ну и еще что-нибудь, что часто используется в обиходе, для дактилоскопического исследования.
– Да уж не волнуйтесь, Виктор Николаевич, не забуду, – съязвил Петров.
– Поехали, – сказал следователь, садясь в машину. – Странно.
– Что странно?
– Да чего-то не хватает. Не пойму, – сказал следователь.
– Бомж не орет, – со смехом ответил водитель, заводя машину.
***
– Привет, Емелин, – сказал следователь дежурному. – Кто обнаружил труп Степанова, пусть зайдет ко мне. Я у себя, – крикнул на ходу Кузнецов, поднимаясь по лестнице.
Через двадцать минут в дверь следователя постучали.
– Разрешите войти?
– Входите.
– Мы сегодня – младший сержант Котельников и сержант Тихомиров – около шести часов утра обнаружили Степанова, – приступил сразу к докладу пришедший.
– В каком виде вы его обнаружили? – спросил следователь.
– Мертвого на кровати, – ответил Котельников.
– В своей рубашке, – добавил Тихомиров.
– Вот он записку еще написал, – сказал Котельников, протянув следователю последние стихи Димки.
Следователь внимательно оглядел листок бумаги – это был вырванный листок из блокнота с Димкиными стихами.
А в конце их было написано твердой рукой, четким почерком: «Я люблю тебя, Света».
– …А листок этот вы ему дали? – спросил следователь.
– Нет, – соврал сержант Тихомиров.
– Хорошо, вы свободны.
«Да, глубокие стихи. Как с жизнью прощался, сильно ведь любил ее парень. Но почему же он это сделал? И в армии прослужил до дембеля – все перенес там. И почерк твердый, следовательно, писал спокойно, целенаправленно. И, судя по допросу, я бы не сказал, что парень неуравновешенный. Даже после убийства им Чичена он не волновался, а тут за пару ночей решился на такое. Да и повесить его не могли, – допускал и такую возможность следователь. – Ведь в наше время, бедности и зависти, деньги открывают все двери. Но остались бы телесные повреждения, свидетельствующие об этом, а на вскидку явных повреждений на теле Степанова, мне кажется, не обнаружится. Да если и будут, то надо еще установить время их нанесения, т. к. какие-нибудь повреждения могли быть получены им в драке с Чиченом. Убить Чичена мог только очень сильный и ловкий человек, – продолжал рассуждать следователь. – Конечно, придерживаться версии самоубийства я не могу только на основании одних своих предположений, но, думаю, и Анатолич, кроме как следов удушения, другой причины смерти не найдет, хотя…. Как знать? А вот листок из тетради явно дали ему сотрудники. И почему Котельников соврал мне? Ведь мог бы и правду сказать: что попросил, мол, я и дал ему. Что-то здесь не то», – думал следователь.