– Он притормозил у «зебры». – Что еще? Ты приучила меня класть горчицу в жареную картошку.
– Французскую горчицу?
– Точно. Когда мы познакомились, я считал это извращением. А теперь картошка без горчицы мне просто в горло не лезет. – Проехав переход, Джон свернул на автостраду. Машина шла на приличной скорости; мне приходилось немного напрягать слух, чтобы все слышать сквозь шум дороги. – Однажды вечером шел дождь. Эрик уехал играть в гольф, а мы посмотрели все серии «Доктора Кто»в режиме нон-стоп. – Он посмотрел на меня. – Продолжать?
Все, что он говорил, находило во мне отклик. Мозг словно получал тонкую настройку. Я не помнила того, о чем говорил Джон, но инстинктивно узнавала себя. Это на меня похоже. Это похоже на мою жизнь.
– Продолжай, – кивнула я.
– Ладно. Ну вот… Мы играли в настольный теннис. Борьба была жесткой. Ты вырвалась вперед на две игры, но, по* моему, полностью выдохлась.
– Вот уж никогда не выдыхалась в настольном теннисе, – возразила я.
– Нет, выдохлась.
– Не дождешься! – Я не удержалась от улыбки.
– Ты познакомилась с моей матерью, Она сразу все поняла. Мама слишком хорошо меня знает, чтобы я мог ее одурачить. Все в порядке, она у меня что надо, никогда ничего не скажет. – Джон сменил полосу. – Ты всегда спишь на левом боку. За восемь месяцев у нас с тобой было пять полных ночей. – Он помолчал. – У Эрика – двести тридцать пять.
Я не знала, что ответить. Джон с напряженным лицом неотрывно смотрел вперед.
– Продолжать?
– Да, – хрипло сказала я и закашлялась. – Продолжай. К тому моменту, когда мы добрались до сельских районов Кента, Джон выложил мне все подробности нашего романа. Я, естественно, не могла принять деятельного участия в разговоре, поэтому порой мы ехали мимо хмелевых полей и сушилен для солода в молчании. Но я не смотрела по сторонам. Я выросла в Кенте, и мне не в диковинку были красоты живописнейших мест «сада Англии». Я неотрывно, будто в трансе, смотрела на экран спутникового навигатора, следя за направлением стрелки.
Неожиданно на память пришел разговор с Лузером Дейвом, и я тяжело вздохнула.
– Что? – спросил Джон.
– Нет, ничего, просто никак не могу понять, как превратилась в себя нынешнюю. Что заставило меня рьяно заняться карьерой, привести в порядок зубы, стать другим человеком?
– Ну… – Джон прищурился, рассматривая надпись на указателе. – Полагаю, это началось из-за того, что произошло на похоронах.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, ты же знаешь. Дела твоего отца.
– Какие дела моего отца? – озадаченно переспросила я. – Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Тормоза завизжали. Джон резко остановил «мерседес» возле поля, где мирно паслись коровы, и повернулся ко мне:
– Твоя мать ничего не рассказала тебе о похоронах?
– Ну рассказала, конечно, – ответила я. – Были похороны. Отца кремировали или… не знаю.
– И все?
Я попыталась вспомнить. Мама совершенно точно больше ничего не говорила о похоронах. Она сразу сменила тему, едва я попыталась узнать, как все прошло. Но ведь для нее это обычное дело – она всегда перескакивает с темы на тему.
Недоверчиво покрутив головой, Джон завел машину.
– Нереально. Ты вообще что-нибудь знаешь о своей жизни?
– Видимо, нет, – с раздражением ответила я. – Может, расскажешь, если это так уж важно?
Машина тронулась с места. Джон отрицательно покачал головой:
– Так будет не совсем правильно. В эту часть биографии тебя должна посвятить мамочка. – Он свернул с шоссе и въехал на грунтовую дорогу.