– Ну, ну, – погладила её по спине Ксения Дмитриевна, – Чего наговаривать-то зря? Никакое у нас тут ни захолустье. И никто ещё здесь не погиб.
– А я буду первая! – капризно стояла на своём Анна Даниловна.
– Не будешь. Чем тебе здесь не житьё? Поместье вон какое большое. Гостиная на твоей половине, чай, не намного меньше, чем у тебя в столице.
– И что? – всхлипнула та.
– А то! Кто ж запрещает тебе вести своё «общение»? Пригласи подруг, кавалеров и сплетничайте тут на здоровье. А при желании можно и танцы устроить! В Твери-то и музыканты найдутся.
Анна Даниловна задумалась:
– Да не-е-ет. Ну, кто, право, поедет сюда из Петербурга?
– Да что у нас тут, Сибирь что ли?! – оскорбилась Ксения Дмитриевна. – Ну, из Петербурга, может, и не поедут, а из Твери, из Москвы? Там этого светского общества пруд-пруди! Можешь выбирать – как в сору рыться!!
«Больная» скинула салфетку со лба и присела на диване:
– Музыкальные вечера в провинции – это как-то не модно…
– А ты сделаешь так, что станет модно! – убедительно заявила Ксения Дмитриевна.
Анна Даниловна вдруг выпрямила спину:
– А что? Я могу! Я тут такое устрою, они в Петербурге услышат!
Когда в комнату вернулась Варя с сердечными каплями для «безнадёжно больной», то обнаружила матушку уже бодрой и весёлой.
– Варя! – скомандовала Анна Даниловна, – К черту капли!! Зови Афанасия Кузьмича! Я должна выдать ему распоряжения. Мы устраиваем в Дубровицах раут!
1793 год декабрь
Санкт-Петербург, Зимний дворец
Екатерина велела Елизавете явиться к ней поутру, пока Александр находился в Гатчине у отца.
Павел настойчиво приучал сыновей к военной службе и требовал их присутствия на утреннем параде в Гатчине три раза в неделю. Несмотря на то, что Александр теперь был женат и вполне самостоятелен, отец не намерен был освобождать его от этой обязанности.
Екатерина в накинутом на плечи парчовом халате пила кофе. Увидев Елизавету, она любезно пригласила её разделить с ней трапезу.
– Как твои успехи в изучении русского языка? – поинтересовалась государыня для начала.
– Я стараюсь, – ответила Лиз, – Русский язык очень трудный. Но я усердна и настойчива.
– Что ж, тогда давай попытаемся сегодня поговорить по-русски, – улыбнулась Екатерина, – Ну, скажи мне, девочка моя, как живется тебе здесь?
– Благодарю, Ваше императорское величество, хорошо, – ответила она.
Екатерина взяла кофейник и наполнила чашку для Лиз:
– А как Александр? Не обижает тебя?
– Что Вы, Ваше величество, как можно. Александр очень мил и добр ко мне.
– Надеюсь, ты понимаешь, моя милая, – проворковала Екатерина, – Что все женщины Европы, сейчас чёрной завистью завидуют тебе. И я хочу, чтобы ты понимала, какая честь впала на твою долю. Ты всё время должна помнить о том, что тебе надлежит соответствовать возложенной на тебя благородной миссии.
– Я помню, матушка, – пролепетал Елизавета.
Екатерина прищурила глаз:
– Знай, ведь я смотрю на тебя не просто, как на невестку внука, – она сделала паузу, – А как на супругу будущего императора.
Елизавета похолодела:
– А что с Павлом Петровичем?
– А разве не видно?! – ехидно фыркнула императрица, – Я должна быть не в своём уме, чтобы оставить ему корону! Для чего? Чтобы он превратил Великую Российскую империю в Прусскую провинцию?! И погубил всё, что с таким трудом создавалось мною на протяжении тридцати лет!! – она отхлебнула кофе и звонко стукнула чашечкой по блюдцу. Капли кофе расплескались по столу.
Лиз вздрогнула. Императрица смахнула платком со стола кофейные капли:
– Хоть я сама и немка, но я прожила здесь большую часть жизни. Я люблю Россию! И это не пустые слова. И, как императрица, я должна думать о будущем страны. И не дать ей погибнуть! А потому, девочка моя, ты должна мне помочь.
Лиз сидела ни жива-ни мертва, понимая, что сейчас, сию минуту рискует быть вплетена в заговор государственного значения. Императрица продолжала:
– Согласно закону о престолонаследовании, изданному Петром-I, император волен сам назначить себе наследника. Я бы сделала это смело, указав наследника в завещании. Но все дело в Александре – он боится. И меня пугает его неуверенность. Хотя я знаю, что он будет блестящим императором, возможно лучшим за всю историю дома Романовых!
– Что же я могу сделать? – робко поинтересовалась Елизавета.
– Душа моя, ты его жена! Он тебя любит, а значит, слушает. Ты должна его уговорить. Не сразу! Постепенно. То здесь, то там невзначай, намёками, примерами. Ну, деточка моя, ты – женщина! И должна уметь пользоваться женскими хитростями и уловками, чтобы подчинять себе мужчин и заставлять их делать то, что ты хочешь. А с влюбленным мужчиной это должно быть и вовсе несложно, ты меня понимаешь?
– …Д —да, – запнулась она.
– Ты ведь хочешь стать императрицей? – пустила в ход веский аргумент Екатерина.
Но Елизавета не ответила. Она совершенно не знала сейчас, хочет ли она стать императрицей?
После разговора, Лиз, точно сомнамбула, поплелась обратно, погруженная в мысли. И жутко перепугалась, когда неожиданно её путь преградила фигура Платона Зубова. Елизавета вскрикнула и прижалась спиной к стене.
– Неужели я так страшен? – обиженно спросил Платон.
– Вы появились неожиданно, – призналась она и собралась продолжить путь.
Он решительно этому воспрепятствовал:
– Постойте. Вы настойчиво меня избегаете. Почему?
Лиз молчала, потупив глаза.
– Должен ли я думать, что это оттого, что Вы тайно симпатизируете мне? – подсказал он.
Она возмутилась:
– Нет, сударь. Как раз наоборот.
– Глупышка, – прошептал он ей в лицо, – Разве тебе ещё не наскучили ночи с незрелым мальчиком в то время, когда рядом есть опытный мужчина, готовый подарить счастье, о котором ты даже не догадываешься?
– Пустите! Вы ведёте себя недостойно! Я Вам не горничная.
– Я знаю, – парировал Платон, – Вот двери, ведущие в мои апартаменты. На всякий случай запомни.
– Запомню. Чтобы всегда обходить их стороной!! – она оттолкнула Зубова и поспешила удалиться.
Платон проводил её улыбкой:
– Ну, до чего хороша, плутовка!
1794 год май
Царское село
Весна выдалась ранняя и императрица со всем двором переехали в Царское село уже в мае. Молодой двор (то есть Александр и Елизавета) последовал за царственной бабушкой.
Ехали шумно и весело. Женщины в каретах с открытым верхом, мужчины – верхом. Александр и Константин дурачились, обгоняя друг друга, то уезжали вперед, то крутились возле карет с фрейлинами. А те от души хохотали, пытаясь дотянуться до кого-нибудь из молодых великих князей.
Александр на скаку сорвал ветку цветущей яблони и бросил её на колени к Елизавете. Та приветливо помахала ему рукой. Константин развлекался тем, что, подъезжая неожиданно к карете, наклонялся и щипал визжащих в ответ фрейлин; одну из них умудрился ущипнуть даже за грудь.
Екатерина наблюдала за всем этим из своей кареты и, наконец, решительно заявила:
– Пора женить второго внучка! Ишь ты, ещё щенок сопливый, а готов уже мне всех кур в курятне перетоптать!!
– Да, матушка, – промурлыкал развалившийся напротив Платон Зубов, – Невест выбирать ты у нас мастерица, – и он вожделенно глянул на сидящую в соседней карете Елизавету.
Екатерина тут же заметила направление взгляда фаворита:
– Слюни-то подбери! – одёрнула она его.
Зубов мгновенно переметнулся и залебезил перед любовницей:
– Рыбочка моя! Я истомился. Когда уже приедем? Растрясло… А как бы было славно сейчас в комнатку, в прохладу, да уединиться с тобой, душенька.
Екатерина смерила его подозрительным взглядом, подумала, про себя: «Уж больно сладко поёт, шельма. Надо бы приглядеть за ним».
Елизавете нравилось проводить время в Царском селе; здесь было всё не так официально и строго, как в Зимнем дворце. Она обожала большие площади парка с красивыми аллеями, где можно было веселиться, бегая наперегонки с фрейлинами. Они с Александром устраивали чаепития в обществе придворных на половине, отведенной Екатериной для молодого двора. Их покои располагались на первом этаже и Александр, часто приводил на чай камер-юнкеров, дурачась, приказывал всем влезать через окно, чем невероятно смешил молоденьких фрейлин Елизаветы.