Еще раз и внимательней.
Внизу уже собралась приличная толпа, запрудив всю платформу. Поезд наполовину вполз в туннель, хвостовой вагон остановился посередине станции. Тучный негр, похоже, машинист, осев и согнувшись, упирался локтем в жесть последнего вагона. Словно пытался свалить его на бок. Поднимал лицо цвета серой глины с бессмысленно сизыми белками и опять нырял головой вниз. Его тошнило.
Рядом топталась медсестра, держа наготове шприц. Два полицейских переговаривались чуть поодаль. Медсестра поглядывала на них, разводя руками, вроде как извиняясь за машиниста.
Дальше вдоль платформы, между последним и предпоследним вагонами, несмотря на страшную толчею и давку, было пустое пространство. Полукруг. По периметру полицейская лента натянута. Желтая такая. Зеваки напирали, вытягивали шеи, привставали на цыпочки, стараясь заглянуть в щель между вагоном и краем платформы.
Изредка вспышка окрашивала потолок бледным холодом, тут же гасла. Фотограф, стоя на коленях, втиснул голову между вагонов и щелкал камерой.
Тут же, по огороженному полукругу, прохаживался некто в штатском, судя по бляхе на поясе, тоже из полиции, инспектор или что-то вроде того, короче, начальник. С кофе в картонном стакане. Делал глоток, морщился, будто пил отраву. Ходил туда-сюда. Присел на корточки, рассматривая что-то на полу. Какой-то темный предмет. Я пригляделся – башмак! Черный ботинок.
Инспектор щелкнул пальцами, что-то сказал, подозвал фотографа. Тот, кряхтя, вылез. Разогнулся, ворча. Начал фотографировать башмак.
Я пролетел вдоль состава, заглядывая в ниши в потолке и вентиляционные шахты. В последней, уже на входе в тоннель, нашел клиента. Своего ССК. Слава тебе Господи!
4
С души отлегло, похоже, все нормально… Я тут же, как и положено по инструкции, представился, мол, такой-то и такой-то… Объяснил ситуацию. Хотя, как правило, это пустая трата времени. Что тоже вполне понятно.
Он вяло переспросил:
– Размещений?
– Из Департамента приема и размещений. Точно! И я лично сделаю все возможное, чтобы процесс перехода прошел безболезненно. – Это я по инструкции шпарил, слово в слово. От себя добавил: – Безболезненно. По возможности даже приятно.
Он кивнул.
Я выдохнул с облегчением. Это самая что ни на есть собачья часть моей работы, вот эти самые первые минуты.
– Ну вот и славненько, – нежно улыбнулся я. – Тронемся помаленьку?
– А где я?
Ну вот, снова-здорово! Я кивнул в сторону поезда, полукруга, где лежал башмак, вокруг которого ползали на карачках фотограф и инспектор.
Он раскрыл рот, но так ничего и не сказал.
Я ужас как не люблю рассусоливать, так еще хуже. Предпочитаю сразу. Сразу и в лоб. Без недомолвок. Поэтому сказал просто и без обиняков:
– Под поездом. На рельсах. Где-то между первым и вторым вагоном. С конца.
– А как же? Я же… я же… И мистер Старк? А? И Августин?
Конечно, это была моя вина. Сто процентов. Но, с другой стороны, не мог же я флэш-рояль выкинуть, в самом-то деле. Ведь нет!
Поэтому начал я ласково:
– Видишь ли, Алекс, на практике в момент отделения… э-э… души, так сказать, от тела… собственно, непосредственно в момент… э-э-э… Ну ты понимаешь, да?
Он кивнул.
– Так вот… По инерции… – я, честно, в теории не очень, поэтому объяснял, как умел, – по инерции мысль, скажем, чтоб тебе понятно было, мысль, значит, она продолжает работать. Какое-то время… Поэтому в твоем сознании возникают разные там картины. Ну в смысле, образы. События. Плод фантазии, так сказать… Я понятно говорю?
Он снова кивнул.
– Я должен был тебя сразу забрать… ну как только ты… того… У меня задержка вышла. Заминка. Технического характера…
– Технического?
– Ну типа… Этот пижон, Лесли… понимаешь, я просто должен, должен был его на место поставить! Проучить! А у меня как раз флэш-рояль на руках!
– Покер?
– Ну да! Вот видишь, понятная ведь ситуация? А тут ты… Не мог же я просто взять все и бросить? А? Вот опоздал.
Он молча глядел на меня. Потом спросил:
– Ну и как?
– Что как?
– Проучил? Этого… Лэсси?
– Лэсси – собака из кино. Лесли. Проучил! Еще как! Застрелился.
Он вздрогнул.
Я засмеялся, махнул рукой:
– Да нет, нет. Все нормально, ерунда. Потом объясню. По дороге. Ну что, тронули?
Он рассеянно глядел вниз, на толпу под нами, крышу поезда. Полукруг с полицейскими. Ботинок. Спросил:
– Куда?
Его белесые ресницы наивно захлопали. Как у дорогих кукол с фарфоровыми лицами.
И хоть это против инструкции – никаких персональных эмоций, мне стало его жаль. Я мягко начал:
– Это что-то вроде, э-э, сортировочной станции… ну да… что-то типа того. Доставляем туда, размещаем. А уж потом оттуда, – я замялся, – ну кого куда…
Я зачем-то засмеялся и неопределенно кивнул вверх головой.
– Куда? Куда-к-к-уда-куда?
Он вдруг от волнения начал заикаться. Не на шутку разволновался, видать.
– Алекс! Я, – я хлопнул себя в грудь ладошкой, сделал честное лицо, – я из Департамента приема и размещения. Ангел пятого класса. Обслуживающий персонал. Вот доставлю тебя сейчас, устрою, размещу в лучшем виде…
– А потом куда? Куда?
– В геенну огненную! – пошутил я.
Зря пошутил.
5
– В ад! В ад! – Он схватил меня за руку, потянул, у самого губы дрожат. – В ад? Да? Ведь в ад?
Слезы покатились, крупными такими каплями, никогда не видел, чтоб вот так… Тем более чтоб мужик…
– Да угомонись ты, честное слово! Ад, ад! Заладил, как ворона. Попугай, в смысле… Нет никакого ада!
Он вскинулся, зачем-то мою ладошку обхватил и к груди притянул:
– Нет? Как нет? Нет ада?
Весь сегодняшний день шел наперекосяк, хорошо, если двумя-тремя штрафными отделаюсь… Если про опоздание узнают – дисциплинарку влепят, сто процентов!
Я выкрутил руку из его на редкость цепких пальцев:
– Ну подумай сам! Ты ж взрослый человек. Работаешь в… работал, в смысле… ну да не в этом дело… Что ж, кто-то, по-твоему, будет весь этот огород городить под землей? Да? С чертями, вилами, сковородками? Да?
Он слушал. Слушал очень внимательно.
– Вот ты, к примеру… Ты попал под паровоз, да? От тебя натурально один паштет остался. Без обид, я так, чтоб понятней… Так вот этот паштет, что ж, вилами и на сковородку? Подумай… нелогично как-то, а?
Он недоверчиво покачал головой:
– Не-е-ет, так не может быть…
Собственно, мне терять уже было нечего. Да и вообще он производил впечатление милого парня. Если не читать его досье. Я читал. Но все равно сказал:
– В двух словах и между нами. Идет?
Он кивнул.
– Так вот. Нет ни ада, ни рая. Есть только ты и твой жизненный опыт, м-м, со всеми плюсами и, так сказать, минусами.
– А как же адское пламя, грешники там… С этим-то как?
– Слушай, ты вроде образованный парень, университет окончил, да? Какое пламя? Чего там жарить? На пламени? Тела нет, вон паштет один на рельсах. Фарш, извини за грубость… Душу, что ли? Жарить, да? Душу? Это ж все для крестьян безмозглых придумано было. Ну ты-то, а?
И я покачал головой, вроде как ай-яй-яй.
Он задумался.
– Вот видишь, – продолжал я, – у тебя, если так, вчерне, два варианта.
Он насторожился.
– Первый… – я пробежался мысленно по его досье, – первый, позитивный… – будешь кувыркаться со своими дурами длинноногими до скончания веков, так сказать, рестораны всякие, курорты. Кстати, да! Никаких венерических болезней. В конторе у себя станешь начальником, потом еще главней, все тебе целовать задницу будут – ты ж любишь! Да, ладно, брось, знаю, любишь. Что там еще… Ну машины, чего ты там мечтаешь, дай гляну, «Мазератти» – будет и «Мазератти». И «Бугатти». И черт со ступой. Яхты-шмахты, виллы-шмиллы… Короче, полный набор.
Он заулыбался.
С какой-то даже детской невинностью. Голубые глазки распахнул, ими хлоп-хлоп. Я тут понял, что в нем девкам-то нравилось. Вот эта самая невинность. Вот ведь дуры, прости меня Господи!
– Но есть и второй, – я поднял палец, – второй вариант!
Улыбку вмиг сдуло.
– Второй вариант… Как ее, э-э-э, во – Кристина. Кристина! С работы тебя выпрут, станешь кормящим отцом. Ложка, плошка, поварешка. Передник в горошек. Кристина тебе будет детишек рожать, маленьких, кривоногих. Орать будут – жуть! Какать-писать прямо на коленки тебе. Потом вообще в Улан-Батор всей семьей переедете, кумыс на завтрак, обед, ужин будешь кушать. Кристина целый день на работе – компьютеризировать Монголию, а ты – в юрте, с ребятней… С детишками.