Муся жмет плечами, осторожно сажает кошку на забор и идет на задний двор вслед за мамой, через короткое время они оказываются в сарае. Муся и Вера Сергеевна вытаскивают вещи из чемоданов:
– Старье ваше? Не, не надо.
Крестьянка брезгливо роется. Потом замечает нечто в футляре, берет в руки, рассматривает:
– Это фотоаппарат.
– Ну, на кой мне? Быка фотографировать?
Вера Сергеевна выкладывает из чемодана:
– Пластинки Шаляпина, Нежданова.
– А это что? Блестит?
Находит в чемодане ложки, вилки серебряные, фарфоровый чайник с длинным носиком, рассматривает:
– Чайник, сахарница, – вынимает пальто Василия Андреевича. – Пальто еще.
– Это нам не надо, а чайник давай.
– Ложки.
– Ждите здесь.
Крестьянка выходит из сеней, Муся принюхивается. Из дверей явно пахнет щами.
– Щами пахнет.
Крестьянка выносит в тряпице кусочек масла, кусочек маленький, не более ста грамм:
– Вот масло. Кусочек, для себя берегла.
– Да вы что? Здесь же нет ничего!
– Что?!
– Вы же советский человек!
– Какой советский! Здесь уже три дня как советской власти нет! Учить она меня вздумала! Сопля!
Крестьянка быстро кидает пальто, фотоаппарат в чемодан, прижимая столовое серебро и чайник к груди. Вера Сергеевна ей помогает:
– Скажи, спасибо, что я тебя немцам не сдала. Они не равен час тут будут. Так что убирайтесь! Слышите?
За дверьми сеней слышен нарастающий звук мотоциклетов и шуршание сапог немецких солдат, идущих под команду командира наступающих войск Вермахта. Муся, Вера Сергеевна и крестьянка слышат обрывки немецкой речи:
– Колонна, левой, левой! Раз, два, три. Распределяемся по деревне.
Крестьянка охает, ей вовсе не нужны неприятности. Она закрывает дверь в сени и выталкивает Мусю и Веру Сергеевну на задний двор:
– Давайте быстро, быстро. Задними дворами пройдете. Мне неприятности не нужны.
Муся с мамой выбегают на задний двор избы. А крестьянка, зайдя в избу, видит марширующую по деревенской улице немецкую колонну:
– Обер-ефрейтор Шлиндер, отдайте распоряжение квартировать по избам местного населения.
– Есть, гауптвахмистр, так точно, будет сделано!
– Канонир Флиппке, отдайте распоряжение прочесать деревню, здесь могут быть шпионы!
– Есть, обер-ефрейтор!
Муся и Вера Сергеевна бегут к калитке на заднем дворе через огород и грядки, тележка с чемоданами мешает им передвигаться, застревает в земле. Муся понимает, что тележку надо бросить, иначе им не убежать. Вера Сергеевна машет в сторону деревни:
– Муся, бежим. Немцы там.
– Мама, брось тележку.
Вера Сергеевна задерживается, нога застревает в переднем колесе, она почти падает. Муся делает попытку ей помочь, чтобы высвободить ногу, когда внезапно на задний двор врывается немецкий патруль. Четыре крепких немецких солдата с винтовками тут же берут их в плен. Вера Сергеевна отчаянно кричит:
– Муся, беги!
Вера Сергеевна пытается толкнуть солдата, но тот тут же крепко берет ее за ворот пальто и быстро ставит спиной к деревянному сараю. Солдат быстро берет их в плен:
– О, смотри. Тут целых две.
Муся пытается вырваться, отпихивает солдата, тот наводит на нее винтовку:
– Стой, стрелять будем!
– Немцы, мама.
Второй солдат наводит на Веру Сергеевну винтовку. Ситуация критическая и Мусе ужасно страшно:
– Стой, руки вверх!
Третий солдат тем временем видит брошенную с вещами тележку. Раскрывает чемоданы, роется в них. Находит пальто Растопчина, рассматривает. Подходит к Вере Сергеевне ближе:
– Стойте прямо, не то мы вынуждены будем стрелять. И отвечайте, это ваши вещи? Отвечайте!
Вера Сергеевна молчит, а потом неожиданно отвечает на немецком языке.
– Да, наши. Мы мирные люди. Обмениваем вещи на еду.
Солдат смотрит на нее удивленно, русская женщина говорит почти без акцента:
– Вы отлично говорите по-немецки. Откройте чемодан!
Вера Сергеевна делает шаг к тележке, но немецкий солдат указывает Мусе винтовкой на чемодан. Муся открывает чемодан пошире, не замечая знаки, которые делает ей Вера Сергеевна. Достает фотоаппарат:
– Вот, смотрите, пожалуйста!
Он, разглядывая фотоаппарат, по-немецки:
– Смотрите, фотоаппарат. Они фотографировали! Русские шпионы!
Муся ошалело смотрит на солдат. Они выхватывают из ее рук фотоаппарат, крутят его в руках, рассматривают:
– Ах, ты дрянь! Мы тебя отправим в Германию! Там тебя научат послушанию.
– Нет, это неправда. Вы не смеете! Мама!
Солдат грубо хватает Мусю за ворот пальто и тащит со двора. Вера Сергеевна пыталась его остановить:
– Мария! (нем) Отпустите ее, я готова ехать вместо нее… Муся, доченька.
Но немецкий солдат собирает вещи в чемодан, подвозит тележку к Вере Сергеевне:
– Вам найдется применение и здесь в комендатуре, вы останетесь с нами. А ваша дочь будет работать на Третий рейх.
Вера Сергеевна берется за ручку тележки с вещами, видит отчаянный взгляд Муси, которую уводит солдат с винтовкой, но внезапно понимает, что все кончено: они попали в плен.
А тем временем в дачном поселке Зоя, которой на какое-то время стало лучше, тревожно всматривалась в зимнее окно. Неожиданно слышен шум в сенях, с мороза румяная, в шапке, пальто и валенках, в дом вваливается Гуля. Она с портфелем, после занятий в школе. Прикасается алой щекой к печке, сбрасывая на ходу верхнюю одежду:
– Привет.
– Сейчас суп принесу, еще теплый.
Тогда как в гостиную, где Гуля прижимается к горячей печке, входит бабушка Елизавета.
– О, господи. Ну, где же они? – шепчет сама себе. – Мамочка, сестренка! Почему же их нет? Так долго. А, бабуль?
В ее руках варежки, она кладет их рядом со швейной машинкой. Бабушка обнимает Гулю, гладит ее по голове, голова горячая, она кутает ее в свой пуховый платок и неожиданно спрашивает:
– Гуленька, что с твоим здоровьем?
Зоя неожиданно вмешивается в их разговор, вносит суп в тарелке.
– А у тебя здоровье есть? Варежки с утра до ночи шить. Бабуль, я хочу в госпиталь устроиться. Жить-то на что-то надо. С эвакуацией не получилось, может как-то через госпиталь удастся организовать отъезд?
– Зоя! А где мама с Мусей? Сколько времени и никаких известий.
Бабушка вздыхает, садится за швейную машинку и начинает шить, варежки одна за другой ловко выходят из ее умелых рук.
Гуля выворачивает их наизнанку, расправляет вывязанный большой палец, а бабушка Елизавета вздыхает:
– В войну и год не срок. Я твоего дедушку три года с войны ждала и дождалась.
Гуля целует бабушку в щеку, садится за стол, когда входит Зоя с тарелкой морковных котлет. Гуля начинает есть суп, стуча ложкой о тарелку. Бабушка отрывается от шитья, дотрагивается до горящей ярким красным румянцем щеки:
– Ой, ты ледышка…
Зоя коротко смотрит на Гулю и кутается в платок.
– Вот, котлеты из моркови. Как мама делала…
Гуля молча доедает суп, пододвигает к себе тарелку с морковными котлетами, но есть ей почему-то вовсе не хочется:
– Зоя, почему они не едут?
Зоя смотрит на нее, обнимает ее за плечи. Нехорошее предчувствие закрадывается в ее душу, сердце сжимается и колотится мелко-мелко, как у маленькой птички. Гуля неожиданно для себя начинает плакать. Зоя всматривается в морозное окно и будто видит железнодорожную платформу, провинциальный вокзал с часами и толпу угоняемых в Третий рейх девушек и женщин, эшелон, готовый к отправке, который охраняет военная колонна немецких солдат. И свою сестру Марию среди них. Про угоны и отправку на работы в Третий рейх пленных Зоя слышала от соседей по даче. К ним приехала семья из Таганрога, уехавшая из зоны военных действий. По их рассказам, входившие в населенные пункты немецкие части убивали коммунистов, евреев и работников райкома, их расстреливали на месте без суда и следствия. Оставшимся предлагалась регистрация в военной немецкой комендатуре, работа на месте или отправка на работу в саму Германию, где отчаянно не хватало рабочей силы. По заявкам от немецких семей требовались няни, прислуга, домработницы, на заводах – рабочие. Дешевая рабсила из оккупируемой Западной и Восточной Европы была востребована на рынке труда Третьего рейха. Радио голосом Левитана сообщало совсем о другом, передавая, как Красная Армия отважно отстаивала свои позиции на фронте. Однако оставленные города: Можайск, Малоярославец, Клин – упоминались даже в сводках Совинформбюро. Зоя, как взрослый и умный человек, понимала, что оставаться в Подмосковье было опасно и что возвращения мамы с Мусей они вряд ли дождутся в скором времени. Она будто видела Мусю в замороженном окне.