– Ты кто такой? Фамилия? Имя? Отчество? Что на дворе?
До меня дошел. Я ему:
– Кошелева Россия Ивановна.
– Что ещё за Россия? У нас до семнадцатого года Россия была, а сейчас – республика. Кто разрешил такое имя?
Выяснив, что я знаю грамоту, записал учетчицей. Дал карандаш мне, тетрадку и распорядился, чтобы я у всех в поселке живность на подворье переписала. В помощники мне своего сына приставил, дал на это два дня, а сам в район уехал.
Мужики, видя такое дело, решили часть скотины в тайгу на лето угнать, знали уже непонаслышке, что значит животину на учет ставить: ни молока, ни мяса на прокорм семье не останется. Уполномоченному за малый рост да тявкающий голос сразу дали кличку— Моська, а сына за большие уши прозвали Лопухом, тот, вообще, пьяницей оказался. Отец его только за околицу:
– Давай, – говорит, – пива найди.
Быстренько ему целый лагун браги принесли, он два дня и гулеванил. За это время на своем сходе решили, кому сколько скота вписать, так что к возращению начальства большую часть коров и овечек свели на дальнюю пасеку, скрытую от районных властей. Вернувшись, уполномоченный наказал, чтобы на следующее утро все михайловские с детьми старше семи лет построились по отдельности, каждый хозяин во главе семейства. Это мы потом разузнали про его «армейские» замашки. Оказалось, что Моська ни за красных, ни за белых не воевал, а, якобы по болезни желудка, в военкомате на призывников вел учеты. Брал за отсрочку от армии с кого деньгами, с кого продуктами, пока не попался. Судить не стали, как ни как, партийный – опять же дал, кому надо. Вот так и попал он в Михайловку. Своему сыну он тоже белый билет справил. В хозяйстве Мося ничего не смыслил, а в выполнении районных указаний усердствовал жестко. На едока в семействе оставлял по литру молока, остальное – на сдачу. Сам же спозаранку по дворам бегал, даже привез ведро с меркой из Барды.
Только вскоре мужики прознали о причине ретивости начальника в налоговых сборах. Сомнение-то вначале у меня появилось, когда в его отсутствие из районной заготконторы приехал проверяющий. Я ему все бумаги показала, в которых помечено, сколько чего сдали. Тот оказался дотошным, заставил меня на каждом листочке расписаться, с тем и уехал. Мося, когда об этом узнал, рассвирепел не на шутку, видно, большая недостача да разница была в отчетах, живо нагрузил без всяких бумаг воз солонины и – в район. Вернулся ещё злее. Тогда мужики-то, возьми, да проследи за ним, когда тот очередную партию повез. Возы он почему-то все ближе к вечеру снаряжал. Оказалось, что не в заготконтору, а прямиком с возом к свояченице, где и сгружал половину, а уж та неучтенным в Бийске торговала. Селяне по-своему решили никому не жаловаться, а поговорили с Моськой. Сколько тебе самому надо, бери, но и нас не обижай. Затаился уполномоченный, даже меня перестал оскорблять. Сын – Лопух, хоть и пил почти каждый день, ничего не делая, при случае все ко мне приставал. К тому времени я уж была просватана. Любила своего суженного, а уж как Коля был счастлив! Летом ни одного дня не было, чтобы он цветы не принес, хоть на покосе я или на пасеке за десять верст, а прибежит, найдет, и слов никаких нам не надо, тепло и уютно с ним. Весной его забрали в армию на Дальний Восток. Не думала я тогда, что придется встретиться с ним мне в этом краю.
К осени сын Моськи вообще осмелел, подсмотрит за мной и как только я одна в сарайку зайду или на покос отправлюсь, он со своими приставаниями. Уже и силу применять стал. Видя такое дело, отец в один из вечеров при пьяном Лопухе послал меня на дальнюю пасеку, а тот, конечно же за мной подался. Ну и словили его мужики за поселком, содрали штаны да в муравьиную кочку посадили, связав прежде руки и ноги. Утром Моська заявился к нам. Отправил меня на пасеку улья пересчитать, а родителям без всяких подходов приказным тоном:
– Арон жениться хочет на вашей дочке, я не против, давайте решать, да побыстрее насчет свадьбы.
Отец ни в какую не соглашается, мол, просватана уже, жениха из армии ждет. Неделю – две спокойно было, да видно от кого-то «полномолчный» прознал о скотине, спрятанной в тайге. Сыну не давал пить, тот и укараулил, когда я в ночь на скрытную заимку пошла дежурить и коров доить. Проследил-таки, поганец, и дорогу запомнил, хотя и по темноте за мной крался. С рассветом, отдоив, я из тайги к поскотине выхожу. Вот он и Моська с милиционером из-за амбара, а позади Арончик с карабином. Так под конвоем меня к избе и привели. Милиционера на улице оставили. Уполномоченный с порога:
– Ну что, Иван, договоримся без властей? Либо через неделю свадьба, либо тебя с остальными под суд. России твоей за подделку документов и укрывательство, как вредителю, на полную катушку – десять лет, да с конфискацией.
Дал время на раздумье до следующего утра, а сам с участковым в Тайну гулять уехал. Собрались тогда почти все михайловские у церкви на сход. Долго обсуждали, уже ближе к обеду позвали меня:
– Ну девонька, как скажешь, так и будет. Пойдешь за Арона или нет?
Слезы давят, но сказала, что надумала:
– Не быть этому, всю вину на себя возьму. Тятя, деда, дорогие мои, будь что будет. Но не заставляйте меня через совесть свою переступить.
На том и порешили. Чтобы мужиков всех не пересадили, всю вину на себя наше семейство взяло. Понадеялись, что меня строго не осудят, а остальных мужики откупят. Для этого приготовили две бадьи кедрового масла, собрали копченостей да меда со всех дворов две брички. Только все эти старания связями Моськи в суде пошли прахом. Наше семейство кулаками признали. Отца с дедом на рудники в Казахстан отправили, меня на Дальний Восток на пять лет для исправительных работ. Наш дом со всем хозяйством отошел начальнику. До этапа ещё удалось с родными свидеться. Дедуля мне наказ дал:
– Что такое вера человека? Она сродни той капельки влаги, что внутри земли находиться и хочет эта водица воли. А для этого она стремится покинуть тьму земли, что бы увидеть свет. И вот это стремление выводит капельку через лабиринт ходов тёмных к заветной трещинке в тверди, к свету земному. Вот так и человек стремиться к истине.
– Запомни, внучка, зло несут люди слабые духом. Нет в таких искры божьей, что к любви ведет. На добро способен только сильный человек, и сила эта в доверии к нашему Творцу. Как бы трудно тебе ни было, не уподобляйся слабым, на жизнь не клевещи. И ещё – не твори возмездие, даже в мыслях к тем, кто сделает тебе больно. Добро и зло – это чувство людское, земное, а возмездие – удел Всевышнего. Живи по совести.
Вот это напутствие стало для меня, как молитва, дало мне силы на выживание среди тех, кто унижал, ломал и коверкал данную создателем мне судьбу.
Уже не помню, сколько путь на Восток продолжался в зловонном, темном, душном, тесном, пропитанным невольничьим духом узилище под названием – вагон. Почти ежедневно кто-то умирал, сходил с ума, резал вены, пытаясь покончить с собой, все с нетерпением ожидали одного, когда же этому ужасному путешествию придет конец. Дождались. Ранним утром больше обычного засуетились конвойные, и вдруг, открывают настежь ворота этой тюрьмы на колесах. Затем громкое:
– Выходить всем!
Боже, какой радостью была эта команда. Воровки, убийцы, враги народа прямо-таки вывалились на свет божий. Падали друг на дружку визжа, крича, плача, обнимаясь, забыв о склоках, ссорах, а под ногами – не скользкая от блевотины, мочи, слез доска, а зеленая, мягкая трава. Чуть вдалеке – изумрудная гладь озера, ярко режущая, слепящая глаза и обволакивающая теплом, огромное небесное светило. Кругом не горы, а словно хоровод ровных холмов и сопок, украшенных зеленистым разноцветьем хвойного леса, полянами, усыпанными цветущим кустарником, кое-где – рыжие выступы скального грунта. Все это дышит, живет вольной своей дикой, природной жизнью. Как же хотелось спорхнуть, парить и парить над этим красивейшим естеством.