И все время спрашивали, могу ли я себе это позволить. Я им сказал, что денег у меня достаточно, но они
как-то не верили. Но деньги все же взяли. И так они обе меня благодарили, что мне стало неловко. Я пере-вел разговор на общие темы испросил их,
куда они едут. Они сказали, что они учительницы, только что приехали из Чикаго и собираются преподавать в каком-то интернате, не тона Сто
шестьдесят восьмой, не тона Сто восемьдесят шестой улице, - словом, где-то у черта на рогах. Та, что сидела рядом, в металлических очках,
оказывается, преподавала английский, а ее спутница - историю и американскую конституцию. Меня так и разбирало любопытство - интересно бы узнать,
как эта преподавательница английского могла быть монахиней и все-таки читать некоторые книжки по английской литературе. Не то чтобы непристойные
книжки, я не про них, но те, в которых про любовь, про влюбленных, вообще про все такое. Возьмите, например, Юстасию Вэй из "Возвращения на
родину" Томаса Харди. Никаких особенных страстей в ней не было, и все-таки интересно, что думает монахиня. когда читает про эту самую Юстасию.
Но я, конечно, ничего не спросил. Я только сказал, что по английской литературе учился лучше всего.
- Да что вы? Как приятно! - обрадовалась преподавательница английского, та что в очках. - Что же вычитали в этом году? - Мне очень
интересно узнать!
Приветливая такая, добрая.
- Да как сказать, все больше англосаксов - знаете, Беовульф и Грендел и "Рэндал, мой сын", ну, все, что попадается. Но нам задавали и
домашнее чтение, за это ставили особые отметки. Я прочел "Возвращение на родину" Томаса Харди, "Ромео и Джульетту", "Юлия Це..."
- Ах, "Ромео и Джульетта"! Какая прелесть! Вам, наверно, очень понравилось? - Она говорила совсем не как монахиня.
- Да, очень. Очень понравилось. Кое-что мне не совсем понравилось, но, в общем, очень трогательно.
- Что же вам не понравилось? Вы не припомните, что именно?
По правде говоря, мне было как-то неловко обсуждать с ней "Ромэо и Джульетту". Ведь в этой пьесе есть много мест про любовь и всякое такое,
а она как-никак была монахиня, но она сама спросила, и пришлось рассказать.
- Знаете, я не в восторге от самих Ромэо и Джульетты, - говорю, - то есть они мне нравятся, и все же... сам не знаю! Иногда просто досада
берет. Я хочу сказать, что мне было гораздо жальче, когда убили Меркуцио, чем когда умерли Ромео с Джульеттой. Понимаете, Ромэо мне как-то
перестал нравиться, после того как беднягу Меркуцио проткнул шпагой этот самый кузен Джульетты - забыл, как его звали...
- Тибальд.
- Правильно. Тибальд. Всегда я забываю, как его зовут. А виноват Ромео. Мне он больше всех нравился, этот Меркуцио. Сам не знаю почему.
Конечно, все эти Монтекки и Капулетти тоже ничего - особенного Джульетта, - но Меркуцио... нет, мне трудно объяснить. Он был такой умный,
веселый. Понимаете, меня злость берет, когда таких убивают, - таких веселых, умных, да еще по чужой вине. С Ромэо и Джульеттой дело другое - они
сами виноваты.
- В какой вы школе учитесь, дружок? - спрашивает она. Наверно, ей надоело разговаривать про Ромэо и Джульетту.
Я говорю - в Пэнси. Оказывается, она про нее слышала. Сказала, что это отличная школа. Я промолчал. Тут ее спутница, та, что преподавала
историю и конституцию, говорит, что им пора идти.