Захлопнул дверь и вышел в коридор.
Все спали, а кто уехал домой на воскресенье, и в коридоре было очень-очень тихо и уныло. У дверей комнаты Леги и Гофмана валялась пустая
коробка из-под зубной пасты "Колинос", и по дороге на лестницу я ее все время подкидывал носком, на мне были домашние туфли на меху. Сначала я
подумал, не пойти ли мне вниз, дай, думаю, посмотрю, как там мой старик, Мэл Броссар. Но вдруг передумал. Вдруг я решил, что мне делать: надо
выкатываться из Пэнси сию же минуту. Не ждать никакой среды - и все. Ужасно мне не хотелось тут торчать. Очень уж стало грустно и одиноко. И я
решил сделать вот что - снять номер в каком-нибудь отеле в Нью-Йорке, в недорогом, конечно, и спокойно пожить там до среды. А в среду вернуться
домой: к среде я отдохну как следует и настроение будет хорошее. Я рассчитал, что мои родители получат письмо от старика Термера насчет того,
что меня вытурили, не раньше вторника или среды. Не хотелось возвращаться домой, пока они не получат письмо и не переварят его. Не хотелось
смотреть, как они будут читать все это в первый раз. Моя мама сразу впадет в истерику. Потом, когда она переварит, тогда уже ничего. А мне надо
было отдохнуть. Нервы у меня стали ни к черту. Честное слово, ник черту.
Словом, так я и решил. Вернулся к себе в комнату, включил свет, стал укладываться. У меня уже почти все было уложено. А этот Стрэдлейтер и
не проснулся. Я закурил, оделся, потом сложил оба свои чемодана. Минуты за две все уложил. Я очень быстро укладываюсь.
Одно меня немножко расстроило, когда я укладывался. Пришлось уложить новые коньки, которые мама принесла мне чуть ли не накануне. Я
расстроился, потому что представил себе, как мама пошла в магазин, стала задавать продавцу миллион чудацких вопросов - а тут меня опять вытурили
из школы! Как-то грустно стало. И коньки она купила не те - мне нужны были беговые, а она купила хоккейные, - но все равно мне стало грустно. И
всегда так выходит - мне дарят подарки, а меня от этого только тоска берет.
Я все уложил, пересчитал деньги. Не помню, сколько у меня оказалось, но в общем порядочно. Бабушка как раз прислала мне на прошлой неделе
перевод. Есть у меня бабушка, она денег не жалеет. У нее, правда, не все дома - ей лет сто, и она посылает мне деньги на день рождения раза
четыре в год. Но хоть денег у меня было порядочно, я все-таки решил, что лишний доллар не помешает. Пошел в конец коридора, разбудил Фредерика
Удрофа, того самого, которому я одолжил машинку. Я его спросил, сколько он мне даст за нее. Он был из богатых. Он говорит - не знаю. Говорит - я
не собирался ее покупать. Но все-таки купил. Стоило она что-то около девяносто долларов, а он ее купил за двадцать. Да еще злился, что я его
разбудил.
Когда я совсем собрался, взял чемоданы и все, что надо, я остановился около лестницы и на прощание посмотрел на этот наш коридор. Кажется,
я всплакнул. Сам не знаю почему. Но потом надел свою охотничью шапку по-своему, задом наперед, и заорал во всю глотку:
- Спокойной ночи, кретины!
Ручаюсь, что я разбудил всех этих ублюдков! Потом побежал вниз по лестнице. Какой-то болван набросал ореховой скорлупы, и я чуть не свернул
себе шею ко всем чертям.
8
Вызывать такси оказалось поздно, пришлось идти на станцию пешком. Вокзал был недалеко, но холод стоял собачий, и по снегу идти было трудно,
да еще чемоданы стукали по ногам, как нанятые. Но дышать было приятно.