..
Она с облегчением ему улыбнулась, и он грустно подумал: «Мы больше ни в чем не согласны». Наступило молчание; Борис отпил глоток кофе и чуть не выплюнул: ему как будто влили в рот всю его грусть. Но он подумал, что скоро уедет, и ему полегчало.
— Что ты теперь собираешься делать? — спросила Ивиш.
— Думаю, меня демобилизуют, — сказал Борис. — Действительно, мы почти все вылечились, но нас держат здесь, потому что не знают, что с нами делать.
— А потом?
— Я... попрошу должность преподавателя.
— Разве у тебя есть диплом?
— Нет. Но я имею право быть преподавателем коллежа.
3 Ж.П.Сартр
65
— Тебе будет интересно вести уроки?
— Какое там! — вырвалось у него. Он покраснел и смиренно добавил: — Я не создан для этого.
— А для чего ты создан, братик?
— Сам не знаю. Глаза Ивиш блеснули.
— Хочешь, я тебе скажу, для чего мы созданы? Чтобы быть богатыми.
— Это не то, — раздраженно сказал Борис.
Он искоса посмотрел на нее и повторил, сжимая в пальцах чашку:
— Это не то!
— Что же тогда то?
— Со мной было все решено, — сказал он, — но потом у меня украли мою смерть. Я ничего не умею, ни к чему не способен, у меня ни к чему нет вкуса.
Он вздохнул и замолчал, стыдясь говорить о себе самом: я не могу решиться жить посредственно. По существу, что-то подобное она только что сказала.
Ивиш продолжала свою мысль.
— Значит, у Лолы нет денег? — спросила она.
Борис подпрыгнул и ударил по столу: у нее был дар читать его мысли и переводить их в неприемлемые выражения.
— Мне не нужны деньги Лолы!
— Почему? До войны она их тебе давала.
— Что ж, больше не будет давать.
— Тогда давай вместе наложим на себя руки! — пылко сказала она.
Он вздохнул. «Ну вот, теперь она начнет снова, — тоскливо подумал он. — А ведь она уже вышла из этого возраста». Ивиш с улыбкой посмотрела на него.
— Снимем комнату у Старого порта и откроем газ. Борис просто помахал указательным пальцем правой
руки в знак отказа. Ивиш не настаивала; она опустила голову и принялась теребить локоны: Борис понял, что она хочет о чем-то его спросить. Через некоторое время она, не глядя на него, сказала:
— Я подумала...
— Что?
— Я подумала, что ты возьмешь меня с собой, и мы будем жить втроем на деньги Лолы.
Борис, чуть не подавившись, проглотил слюну.
— А, — сказал он, — вот что ты подумала.
— Борис, — с внезапным жаром заговорила Ивиш, — я не могу жить с этими людьми.
— Они худо с тобой обращаются?
— Наоборот, они меня окружают чрезмерными заботами: ведь я — жена их сына, понимаешь... Но я их ненавижу, я ненавижу Жоржа, я ненавижу их слуг...
— Ты и Лолу ненавидишь, — заметил Борис.
— Лола — это другое.
— Другое потому, что она далеко, и ты ее не видела два года.
— Лола поет, и потом, она пьет, и потом, она красива... Борис! — крикнула она. — Они безобразны*. Если ты оставишь меня в их руках, я покончу с собой, нет, я не покончу с собой, будет еще хуже. Если б ты знал, какой я иногда сама себе кажусь старой и злой!
«Вот те раз!» — подумал Борис. Он выпил немного кофе, чтобы слюна проскользнула в горло; он подумал: «Нельзя причинять страдание сразу двум людям». Ивиш перестала теребить волосы. Ее широкое бледное лицо порозовело, она твердо и тревожно смотрела на него, немного походя на прежнюю Ивиш. «Может быть, она снова помолодеет? Может быть, снова станет красивой?» Он сказал:
— При условии, что ты нам будешь готовить, страхолюдина.