Та и послушалась её совета. Пришла в одну деревню, постучалась в дом. Дверь не сразу открыли, она уже уходить собралась, но сердитый голос остановил её.
– Нищенка это, а не Лукерья, уходи, уходи, не до тебя нам, – мужчина замахал на Милану рукой.
Она повернулась и пошла к другому дому.
– Погоди, – остановила её старуха, – на сына не сердись, невестка разродиться не может, на вот возьми, – она протянула кусок хлеба и две луковицы, которые Милана взяла и положила в котомку.
– Помолись за бабу, может, полегчает ей?
Милана отошла от дома, перекрестилась сама, потом перекрестила дом, низко поклонилась и удалилась.
Она не слышала, как раздался в том доме детский крик, не видела, как старуха усердно молилась на образа, как счастливый отец благодарил господа за сына, третьего в семье после двух девок.
Было лето, Милана не испытывала особой нужды в ночлеге. Сядет у ручья, попьёт водички, съест свой скудный сбор, да и заночует в каком – ни будь стожке. А собирала она ровно столько, сколько ей надобно было на пропитание в этот день. Стучалась она в двери только бедных людей, богатые дома старалась обходить стороной. Но в одной деревне постучалась в добротные тесовые ворота.
– А, нищенка, подожди я сейчас, а ты зайди в двор-то.
Вышел он быстро, подал ей калач, несколько яиц, капусты квашеной немного, горсть леденцов и небольшую связку баранок. Милана взяла калач, одно яйцо, капусту от, остального отказалась. Отошла от дома, помолилась, перекрестила дом, низко поклонилась и ушла своей дорогой. А у хозяина сын при смерти был. Лекарь приезжал, посмотрел на парня, дал каких-то порошков, взял деньги и укатил в город. Хозяин был хоть и зажиточный, но плохого людям он не делал. Работать заставлял до пота, но работников не обижал, платил им больше, чем платили другие. Деревня эта не принадлежала барам, когда-то они откупились от барина, который промотал в своё время всё своё состояние, были вольными, но такими же бедными, как и их соседи.
Милана ушла, а сыну хозяина полегчало. Спал жар, он перестал бредить во сне, а утром следующего дня, на удивление всем, пришёл в себя.
Люди приметили, к кому нищенка придёт за подаяньем, обязательно в доме случится что-то хорошее. А уже после того, как она у одного бедняка лошадь от падежа спасла, её ждали в деревне с надеждой и особой верой. Что там говорить, нужда редко, какой дом обходила.
Кончилось лето, пришли прохладные дождливые дни. Сердобольные селяне старались подать нищенке что-то из одежды, просили её остаться на ночлег. Милана брала кое, какие вещи, но самые скромные и уже поношенные. Какое-то время ночевала в сараях или банях, но с приходом заморозков, положение её стало совсем плачевным.
Брела она как-то через лес, присела отдохнуть на упавшее дерево, достала из котомки кусок хлеба, луковицу и хотела перекусить немного. Видит, идёт по дороге мимо старичок. Приблизился к ней, остановился.
– Не угостишь хлебушком, молодушка?
– Садись, дедушка, чем богаты, тем и рады, угощайся.
Пожевал старичок с ней хлебушка, запил водичкой родниковой.
– Добрая ты, молодушка, спасибо тебе за хлеб и соль, а куда путь держишь?
Махнула Милана рукой в сторону леса и опустила голову.
– Домик у меня недалече, пошли со мной, зиму перезимуешь, да и по хозяйству поможешь, а там видно будет, что тебе делать?
Пошла нищенка за старичком. Домик оказался действительно не далече. Правда домом назвать его можно было с натяжкой, скорее это была полуземлянка, но очень уютная, тёплая и просторная.
– Об одном я тебя прошу, – сказал старичок, – ходи молиться за ручей.
Так она и осталась у старичка. Днём ходила за подаяньем, вечером прибиралась в домике, готовила нехитрую еду.
Прошла зима, затем весна, снова наступило лето. В этом году жаркое оно выдалось. Дождей с середины весны не было, на полях всё сохнуть стало. Особенно тяжело приходилось в деревне, которая была расположена на пригорке. Вода в колодцах пропадать стала, даже скотину нечем поить было.
– Голод будет, – поговаривали мужики, – вымрет село.
– Нищенку бы позвать, может, помогла бы чем? – предложила одна женщина.
– Позвать-то можно, но поможет ли? – высказали сомнение другие.
Только звать Милану не пришлось, она сама появилась в деревне.
Люди выносили всё, что только у них было наготовлено. Милана взяла, как всегда, скромное подаянье, помолилась, поклонилась деревне и ушла в свой лес. К вечеру над деревней зависла чёрная туча, а потом такой ливень обрушился, что все ямы и ухабы до краёв наполнились водой. Появилась она и в колодцах, ожили посевы, веселее защебетали пташки.
После этого случая весть о ней разнеслась далеко за пределы этой округи.
– Пришла, молодка, – встретил её однажды старичок, – садись, поговорить надо.
– Приберусь, дедушка, потом поговорим.
– А ты садись, садись, не перебивай старого человека. Так вот, изуродовала тебя моя старшая сестра, но помочь тебе ещё можно.
Я зелье сварил, если им побрызгать возле той барыни, которая украла у тебя твою красоту, ты опять станешь прежней, а барыня эта скоро в наших края будет.
Сердце у Миланы часто, часто застучало. Она же была такая красавица, парни на неё засматривались, собирались идти к барину за разрешением на женитьбу. Нравился ей местный кузнец, рослый, красивый, а уж сильный какой, прижмёт на гулянке к груди, аж дыханье перехватит.
– Помни, только в этом году зелье тебе поможет, потом надо будет ждать ещё аж двадцать лет.
Взяла Милана склянку с жидкостью, прижала к груди. Неужели ещё ей счастье сможет улыбнуться, неужели сбросит она эту ужасную внешность.
А барыня приехала в их края не случайно. Болел её сын, единственный наследник неизлечимой болезнью, жить ему оставалось совсем не много. Прослышала она про нищенку, собралась немедленно в дорогу. Накупила разных сладостей, одежды всякой, денег с собой много взяла.
– Не пригодится всё это, – сказала служанка, – не берёт нищенка такие подаяния.
– Что же делать?
– Испеки хлеб сама, наквась капусты, яблочек нарви румяных из сада, может, смилостивится и возьмёт у вас подаяние.
Так барыня и сделала. Печь хлеб и квасить капусту ей помогали, но делала она всё это своими руками. Когда приехала в эти края, наняла скромную повозку и поехала по деревням.
И вот они встретились. Милана сразу узнала свои волосы, груди, лицо, девичий стан. А барыня смотрела на нищенку с такой тревогой и надеждой, что не замечала ни уродства, ни взгляда осуждающего.
– Милая, возьми подаяние, помоги сыну моему, единственный он у меня, больше не будет детей, сжалься надо мной.
А у Миланы склянка в руке с зельем, плесни, и станут девичьи грёзы реальностью, начнётся другая жизнь, расцветёт опять молодость разнотравьем весны да многоголосием птичьим.
Опустилась барыня на колени.
– Мать я, не выдержит материнское сердце потери сына, сжалься, прими подаяние. Хочешь, жизнь мою возьми, богатство и роскошь, всё возьми.
– Подожди барыня, я вернусь сейчас.
Отошла она за кустики, ручей там протекал, вылила содержимое склянки в ручей, вздохнула тяжело, перекрестилась и вернулась к барыне. Подошла, поклонилась ей, взяла подаяние. Барыня хотела ей что-то сказать, но Милана остановила её жестом, отошла, перекрестилась, потом осенила крестным знамением барыню, низко поклонилась, повернулась и пошла прочь.
Барыня сделала шаг в её сторону, но служанка остановила её. Они стояли и смотрели на удаляющуюся фигуру бедной нищенки, вот скрылась она, а сил пошевелиться не было.
– Барышни, садитесь, ехать надо.
Барыня наклонилась, взяла горстку дорожной пыли со следа нищенки, вытащила платочек, не спеша, завернула её и спрятала на груди.
Прошло время. Сын у барыни поправился, стал генералом, честно служил царю и отечеству, заботился о воинах своих, о нём даже легенды слагали, а имя его до сих пор помнится.