Через час он замкнул дверь и пешком сбежал вниз.
Декабрь не злобствовал. Даже на рассвете градусов восемь мороза. Снега сейчас нет совсем. И влажности, такой как днем, нет. Через промежуток между домами виден почти сухой асфальт улицы. После недавнего месива на дорогах ее проезжая часть кое-где даже белеет в свете уличных фонарей разводами соли.
Улица, по которой поехал, уходила вниз и шла, судя по краю неба, с запада на восток по направлению движения автомобиля – впереди светлее. Там открывалась перспектива зарождавшегося утра. Багрянец, пробиваясь между высотками, оттенял их, делая совершенно черными. Что-то холодное и зловещее пыталось просочиться сквозь гребенку зданий в праздничную атмосферу городской суеты, рано начинавшейся в последний день старого года.
У дверей магазина – куча народа. На огромной парковке Павел чуть нашел свободное место. Пришлось покружить. Припарковавшись, посмотрел на часы. Уже – без десяти. Не хотелось выходить на мороз – в машине стало уютно. Несколько минут сидел, не глуша двигатель. Вслушивался в Стинга, наполнявшего салон своим англичанином в Нью-Йорке.
Магазин открыли чуть раньше, и народ нетерпеливо устремился вовнутрь. Закрыв машину, подтянулся к входу и Павел.
В общей сложности – на все про все – у него ушло минут тридцать. Пока нашел. Пока упаковали. Пока постоял в очереди у кассы. Укладывая игрушку в багажник, подумал: «Слава богу, подарок есть. Осталось пережить позор общения с семейкой». Вслед за этим в сердце закралась надежда, что, может, повезет, и тесть окажется дома. При нем теща всегда вела себя сдержаннее. Не то чтобы она боялась Петра Даниловича – могла пошуметь и при нем, но это бывало крайне редко. «Наверно, подспудно срабатывает извечное в человеческой психике почитание власти? – попытался рассуждать Павел. Но тут же усмехнулся, осознав всю абсурдность своих философских изысков, – Нет. Здесь что-то другое».
Петр Данилович – так сложилось в его жизни – ходил в вечных замах. После партшколы больше, чем положено, пробыл инструктором. Потом начальником отдела. За это время его друзья продвинулись довольно далеко. Двое – к тому времени уже прописались в Минске, а один – даже в Москве. Их тянули люди из второй волны, которая пошла за Громыко. Вот так Петр Данилович и получил должность второго секретаря в одном из районных комитетов партии города. И все. Ближе со своей мягкостью характера он друзьям нужен не был. Когда все стало ломаться в начале девяностых, пришлось поработать в «рогах и копытах» в разных должностях. Брали его, как правило, из-за наработанных за годы службы в партийных органах связей. В конце концов, друзья пристроили его к проходному кандидату в меры – в предвыборную команду. Опять же через связи он пришелся ко двору. Вот так и стал одним из заместителей мэра. Так и держался на должности в основном благодаря связям: к себе не звали, но здесь поддерживали.
Петр Данилович оказался дома, а Ленка и теща, как по заказу, отсутствовали.
– С наступающим, Петр Данилович.
Мужчины пожали друг другу руки.
– Здравствуй, Алешенька. Посмотри, что я тебе принес.
Алеша радостно, но сдержанно отреагировавший на его появление, расслабился. Детское сознание, сконцентрировавшись на любопытной коробке, уже отмело все проблемы, навязанные социумом. Он с восторгом отдался своей детской непосредственности, забыв все, что мешало радоваться жизни. Минут двадцать отец и сын увлеченно разбирались с машинкой, наслаждаясь единством, которое подарила Павлу не беспокоившая в это время память.
Вернулся Петр Данилович, уходивший куда-то.
– А где все? – Павел старался бодриться, как будто его на самом деле это интересовало. А впрочем, конечно, интересовало.
– По магазинам поехали, – тесть сделал паузу, – Паша… – чувствовалось, ему трудно выразить мысль. Но он преодолел себя, – Может, все-таки с нами – Новый год все же, – натянутая улыбка и неуверенность показывали, что Петр Данилович говорит, осознавая неприемлемость подобного сценария, но и не сказать об этом также не может.
Замешательство тестя напомнило, что в любую минуту могут вернуться женщины, а встречаться с ними Павлу совсем не хотелось. Его любимое «свезло» из лексикона Шарикова могло и не реализоваться, задержись он еще на несколько минут. И он стал прощаться. Прижал к себе и поцеловал Алешу. Пожал, поздравляя с наступающим, руку Петру Даниловичу на его «очень жаль». И заторопился, якобы на работу – «на пару часиков – доделать кое-что».
«Свезло, – Павел тихо торжествовал, – Хоть что-то хорошее». Банальное – все познается в сравнении – сработало в своем классическом варианте. Казнь, на которую обрекала жизнь, не состоялась. И от этого пришло простое, но весьма жизнеутверждающее понимание, что она – жизнь – не так уж и плоха. По крайней мере, сегодня. И не важно, что будет дальше. Он пообщался с сыном и поговорил с тестем, почувствовав его молчаливое понимание происходившего. Иллюзия того, что все будет в порядке, на какое-то время освобождала его от неприятных переживаний. От тех, которые владели его сознанием почти безраздельно, поддерживая негативный фон. Напоминая о своем существовании, появилась надежда. Конечно – внутренний радар, сканируя бессознательные сферы и натыкаясь на блоки негативной информации, продолжал формировать общий фон. Но, не смотря на это, из прошлого, подобно фантому, на какое-то время возвращалась уверенность, что решение – как и что нужно делать, чтобы снизошел душевный покой – существует.
Павел вышел из подъезда и оглянулся в надежде не увидеть «любимых женщин». Судьба благоволила ему сегодня. Сдав чуть назад, он развернулся и направился к арке, разделявшей дом пополам. И лишь выезжая на проезжую часть проспекта, встретился с красной «маздой» жены. Машины разъехались не останавливаясь. «Слава богу, – мелькнула мысль. И где-то из глубин подсознания пришел чуть слышный язвительный шепоток, – С наступающим, мои дорогие». Стало не по себе. Словно исподтишка сделал что-то постыдное.
От неприятного ощущения освободил звонок. На экранчике телефона – «Полина Ковальская». «Что, интересно, скажет? Вроде, все вчера оговорили».
– Да, Поля.
– Привет, Паша. С наступающим тебя.
– Привет. И тебя… Есть коррективы какие-то? Только быстренько – я подъезжаю к перекрестку.
Полина позвонила, чтобы подтвердить время.
6.
Поезд шел без опоздания. За час до прибытия Наташа уже собралась и села у окна: оставалось только накинуть шаль и дубленку. Она, не отрываясь, наблюдала, как вспыхивают островки жизни исчезавших в ночи полустанков, цепляясь взглядом за яркие круги под столбами, проплывавшими за двойными стеклами. Всматривалась в гирлянды уходивших вдаль огней небольших городков, уже подпорченных вездесущей чужеродной рекламой. Огоньки возникали из зимнего небытия лесов, подступавших к несущейся стреле поезда, напоминая пирамидками разноцветных елок о скором наступлении эпохального события.
Но вот картина за окном резко поменялась. Ночь отступила под ярким городским освещением. Здесь даже небо светилось, отражая сотни тысяч, а, может, и миллионы лампочек. Везде. На столбах. В витринах. В окнах домов. В вереницах мчавшихся по городским магистралям автомобилей. В праздничной иллюминации. Поезд влетел в этот океан света так неожиданно – как будто пересек четкую границу. Наташа, на какое-то время ушедшая в себя, так и почувствовала. Подумала о сестре. О Славе, который должен ее встретить. Стала думать о Паше. Какой он? Как увидит ее? Хоть и говорит Полинка о его неравнодушии к ней, но это все может оказаться иллюзией: «Вот рассмотрит меня теперешнюю, и прощай чувства». Наташа улыбнулась. Ей почему-то стало весело. Она представила его изумленное лицо. В сознании спонтанно произошла трансформация – любимый предстал в морщинках и с лысиной. «Ну не до такой же степени», – она снова улыбнулась.