Мысли точили и разъедали его душу так, что он иногда усилием воли старался прогнать их. Но время лечит, а голова знает, что делать. Он не раз приходил на озеро и старался угадать, где Семка схоронил кинжал. Мечты о призрачном богатстве не давали покоя.
В отличие от Марфы, которая еще больше расцвела и похорошела от счастья, Алексей ходил мрачный. Ему было совестно перед братом за то, что он женился на Марфе, ни молодая жена, ни пришедшее богатство не радовали его. Односельчанин, приехавший из города, рассказал что случайно встретил в городе Василия, где тот проходил военную переподготовку, куда его направила Комиссия. Василий хотел в Покров отпросится на несколько дней на побывку в село, но услышав о свадьбе Алексея и возвращении Андрея Корнева, передумал. После службы, он попросил отправить его на учету на Рабфак, в Высшую школу политработников. Его ходатайство удовлетворили и он с отличием ее закончил.
Алексей понимал, что новая власть ничего хорошего людям не принесла. Ему приходилось теперь воевать не только с односельчанами, но и со своими родственниками и бывшими приятелями, убеждая их подчиняться новым законам и требованиям, выдвигаемые этой властью. Продразверстка, которой обложили село, была непомерно высока, но он всеми правдами и неправдами старался ее выполнить. Он привык работать и работать хорошо.
Он становился день ото дня жестче, упрямее и несговорчивее. Односельчане роптали и с каждым днем ненавидели его больше и больше Эта ненависть относилась и к его тестю.
На жалобы и заявления, поступавшие на Алексея, высшее начальство не реагировало, считая это наговором и несогласием с властью, что еще больше поднимало авторитет Алексея в их глазах.
Алексея даже не обрадовала весть о скором рождении первенца. Он не мог ни в чем упрекнуть Марфу, она стала хорошей хозяйкой, заботливой женой, но это еще больше раздражало Алексея. Марфа же, все списывала не его работу и особо ему не докучала. Родители Алексея не могли не нарадоваться своей невестке. Мать Алексея, как и мать Марфы старались уберечь ее от тяжелой работы и ждали внуков.
Марфа по-прежнему, ходила в монастырь к Матушке Игуменье, несмотря на протесты и ругань Алексея, запрещавший общаться с монахинями.
Однако, родители поощряли Марфу, а иногда на службу ходили вместе с ней. Алексей особенно, ругался на своего отца, который по-прежнему. оставался старостой прихода.
На стыке 20-х и 30-х годов ломали не только весь прежний быт и уклад старой деревни, но и душу русского крестьянства.
Решительная борьба с духовенством была настолько сильна, что о сопротивлении не могло быть и речи. Повсеместно закрывались Храмы и монастыри, священнослужители и их подручные сажались в тюрьмы, ссылались в Сибирь, а особо «опасные» расстреливались. Крестьян все больше отлучали от Бога.
У Алексей и Марфы родился мальчик. Сына назвали Анатолием. Родные не могла не радоваться внуку, Толюнька, как все его звали, рос крепким и здоровым. Никифор, ставший дедом, сделал внуку зыбку из дерева, которую в деревнях подвешивали к потолку. Встал вопрос о крещении. Алексей напрочь запретил крестить сына, подчиняясь новым Законам.
– Если узнаю, выгоню из дома обоих, не пожалею, – кричал он на весь дом, где они теперь жили с Марфой, добротном, крепком пятистенке.
– Ах ты, басурман, отец глянь —ка, что за басурман, – вопила мать.
– Да твой басурман любимый в Москве живет и чай с плюшками пьет на серебре, его там белые рученьки холят, – злорадствовал Алексей
Надо сказать, что Василий и Алексей были в отца – русые, с синими, как море глазами, а вот Семен был похож на мать, черноволосый цыганенок с карими жгучими глазами. А мать, в свою очередь одна из семи ее светловолосых сестер и братьев тоже была темноволосой. Над ее матерью, бабкой Семена, в деревне смеялись, что нагуляла она дочку то ли от цыгана, то ли от татарина, а может род их шел от казаков, которых еще помнили старожилы. Несмотря ни на что, за свою темненькую девочку она была часто бита мужем.