— Она не хотела видеть то, что скрывали тени. Если он решил устроить маскарад, то ей об этом ничего не сказал.
— Ну, за что выпьем? — спросил Максим.
— Давай за нас.
— Хорошая идея. Но за нас давай выпьем потом. У нас ведь с тобой длинная счастливая жизнь будет. Если ты захочешь, конечно.
Леся начала понимать, что ей этого все меньше и меньше хочется.
— Давай лучше выпьем, — продолжил Максим, — за тех, кого нет на этом свете.
— Давай. Царствие им небесное. — Леся отпила глоток и поставила бокал. Взяла ломтик сыра и замерла. Она чувствовала… Не видела, а чувствовала, что Макс смотрит на нее и улыбается. Мурашки побежали по спине.
— Это уж вряд ли, — сказал Максим и выпил.
— Почему ты так сказал? — Лесе очень захотелось домой. Она чувствовала себя маленькой девочкой Машенькой в берлоге трех медведей в момент их возвращения домой.
— Потому что это я их убил. Я их убил, и поделом им.
Леся дернулась и опрокинула бокал.
— Да ты не бойся. Тебя я убивать не стану. Ты же тут ни при чем?
Леся с трудом понимала, что происходит.
— Нет, — едва слышно произнесла она.
Макс налил водки себе в рюмку. Поднял бокал Леси и налил вина.
— Вот и я о том же. Конец их будет по делам их. Мы проживем с тобой долгую и счастливую жизнь. — Макс поднял рюмку, стукнул о бокал (Леся так его и не взяла) и выпил.
Лесе вдруг показалось, несмотря на голос, принадлежащий Бабурину, что перед ней какой-то другой человек. Жестокий и совсем чужой человек.
— Максим, — дрожащим голосом произнесла Чалова, — может, я пойду? А ты отдохнешь…
— Куда ты пойдешь, Лесенька? Здесь твой дом. Сейчас выпьем — и в кроватку. Ты же так этого хотела. Мы так этого хотели.
— Максим, я так устала…
Леся все поняла. Это с самого начала было сделано для того, чтобы поиздеваться над ней. Если раньше она могла вскочить, обматерить и уйти, то сейчас она боялась. Во всей квартире Бабурина чувствовалась угроза, опасность. Наверное, то же самое чувствуют искатели кладов, вскрыв очередную гробницу. Как она не почувствовала этого раньше, когда вошла? Надо уносить ноги. Изнасилование — это самое лучшее, что может случиться с ней здесь. Леся слегка отодвинулась от стола.
— Ну, раз вы больше ничего не хотите… — пошутил Максим. Но эта шутка вышла какой-то зловещей, будто людоед рассказывает анекдот перед ужином своей еде.
— Макс, я не шучу. У меня критические дни.
Леся не ожидала от себя такого. Но слабая надежда, что насиловать ее пьяный бывший одноклассник не будет, появилась. Насиловать не станет, а что тогда? Просто убьет? Или не просто? Расчленит и растворит кислотой в ванне? Леся готова была при появлении явной угрозы побежать к двери.
— А у кого они сейчас не критические? — будто не поняв, о чем она говорит, спросил Макс. — Ты думаешь, у меня все гладко? Особенно после того, что сделали со мной эти уроды. Поэтому поделом им!
Настала тишина. Максим снова налил себе водки и, не произнеся ни слова, выпил.
— Хочешь уйти, уходи, — вдруг произнес он. — Но в следующий раз, прежде чем позвонить мне, подумай, нужен ли я тебе такой. — Он поднял светильник и поднес к своему лицу.
Сотни, тысячи морщин, мелких и глубоких, изрезали лицо Бабурина. Леся отшатнулась, едва не упав со стула. Лицо Максима выглядело так, что даже самой крошечной морщинке места на нем уже не было. Но больше всего Лесю поразили глаза. Из-под кустистых бровей на нее смотрели глаза зверя.
— Так что, в кроватку? — увидев испуг на лице Леси, засмеялся Максим.