Когда она ушла. Еменгулов налил себе и выпил закусив. Рассмотрел пятна крови на полу. Подумал, ё моё! Скоблить придётся, а то пойдут разговоры. Впрочем, разговоры все равно какие-нибудь пойдут, обсмеют ещё суки. Чёрт, какая глупость получилась, сетовал он, быстро хмелея. Минут пять ему пришлось скоблить пол, стоя на карачках. Потом он устало развалился на диване, чувствуя, как горячая волна разливается по организму. Эх, чёрт, сегодня так хотелось чего-нибудь такого… ну, да ладно, ещё не всё потеряно.
– Дневальный! – заорал он.
Прибежал рядовой, дежуривший у входа в контору.
– Приведи-ка эту, как её, ну, помнишь, из третьего барака, скажи на регистрацию, – приказал Еменгулов.
– Спят уже все, наверное, – попытался отбрехаться дневальный.
Еменгулов так зыркнул на него, что тот побежал боком, словно опасаясь пулю вдогонку получить.
Затем, в ожидании, Еменгулов попытался настроить себя на прежний кураж. Однако не получалось почему-то. Даже хмель не помогал. И эту дуру с огромными сиськами из третьего барака совсем не хотелось. Сейчас припрётся, сука, и подол сразу задерёт. Тьфу, бля, – тоска одна. На сегодня вечер был точно испорчен. Вот, стерва!
Девица пришла с сонными глазами, видать уже от топчана оторвали. Делай скорее что надо, говорил весь её вид, да я опять спать пойду. Еменгулов коротко и яростно глянул на неё.
– Пошла, вон! – рявкнул он сердито и пьяно. Девица испуганно и недоумённо попятилась к выходу.
Изольда в это время пошатываясь пробиралась к бараку. Её поташнивало от сотрясения и пьяной одури. Несколько раз падая по дороге, она с трудом добралась до места. В переполненном бараке, пропахшем сладковато-кислым бабьим потом, было темно, все спали. Поэтому не неё никто не обратил особого внимания, ночью многие часто выходили по нужде. Пробравшись на ощупь в темноте, она стянула валенки, скинула телогрейку и ткнулась в жёсткую соломенную подстилку. В темноте ей всё ещё мнилось раскосое лицо Еменгулова, озарённое сладострастным веселием. Давай.., давай… давай…, – омерзительно пульсировала в ушах дробь его пьяного вожделения.
Утром, разглядев кровь, бабы не стали её будить на работу, кивая головами с пониманием. Дело было обычное, пускай отлежится девка, она теперь на особом положении.
Владимир и Изольда
В тот день Владимир, сдав дежурство, заглянул в контору, когда день уже близился к вечеру. Ганс, как обычно, бормоча, стучал счётами, перекладывая на столе бумаги.
– К вам приходили, – сообщил он, поглядывая на Владимира поверх очков.
– Ничего, завтра опять придут, – устало морща, нос отмахнулся Владимир от бумажных забот, на сегодня дел хватило, ноги от беготни ныли и в сон уже клонило.
– К вам несколько раз приходили, – замялся Ганс, выказывая неловкость.
– Кто приходил? – наконец насторожился Владимир, учуяв, что всегда уравновешенный Ганс сейчас странно озабочен.
– Девушка одна… спрашивала… – у Владимира сердце сильней забилось.
– Какая девушка? – переспросил он, хотя почти сразу предположил о ком – речь.
– Изольда из девятого барака, – подтвердил Ганс, – по важному делу, – добавил он с робкой важностью.
Владимир рванулся к двери и столкнулся с Изольдой, стоявшей почти на пороге. Они так поглядели друг на друга, что невольный свидетель их встречи Ганс, крякнув еле слышно что-то под нос, тут же неловко поправил очки и сразу засобирался. Пока он, поджав губы, пытался неловко попасть в рукав телогрейки, Изольда робко вошла. Владимир глядел то на неё, то на суетившегося Ганса. Она молчала отвернувшись. Наконец они остались одни.
Они помолчали, может секунд двадцать, может дольше.
– Скажите, я вам нравлюсь? – тихо спросила она.
Разве мог он долго размышлять? Кто-то внутри его уже давно всё решил за него. Оставалось только подойти и обнять её. Он давно искал случая, чтобы признаться в этом, только никак не мог придумать как. Во всём Берёзовском лагере не было ни одного места, где он перестал бы быть офицером охраны, а она рядовым трудармейцем. Поэтому он боялся, что все те слова, которые он готовил к случаю, вдруг обидят её. Он боялся, что рядом с ней будет непременно чувствовать себя злодеем. Словно он пытался воспользоваться собственной властью. Поэтому, чтобы избежать внутреннего стыда, он мучительно и долго искал слова высокие и достойные, которые никак невозможно было бы истолковать неправильно, со скрытым и недостойным смыслом. Слов таких, находилось очень мало, поэтому подбирал он их с трудом, и всё сомневался, передумывал и откладывал. Но теперь всё вдруг, слава богу, получилось вдруг само собой. Он даже обрадовался этому; молча обнял – и всё.