Рейнольдс написал леди Кэтрин на слоновой кости, воссоздав с помощью ценного материала блеск светлой кожи графини. Густые темно-рыжие волосы по-старинному высоко убраны, большие синие глаза выделяются на овальном лице с решительным подбородком – мать Хелен была по-мужски красива. Кроме того, искусному художнику удалось запечатлеть ее знаменитый взгляд: чистый, смелый, бросающий вызов.
Почему она предала Англию?
Хелен перевернула медальон. До нее доходило много разных слухов о предположительных грехах матери: одни подозревали в ней французскую шпионку, другие полагали, будто она украла важные государственные бумаги, третьи – что леди соблазняла генералов и продавала их тайны; ни одну из этих теорий дядюшка с тетушкой ни подтверждали, ни опровергали. Они попросту отказывались от разговоров на эту тему. Даже Эндрю не знал правды. А если и знал, то не хотел ее выдавать.
Хелен прошлась кончиком пальца по тонким прядям волос под стеклом в задней части медальона. Два цвета – темно-рыжий и ярко-соломенный – туго сплелись в шахматном узоре. Волосы ее отца и матери, навечно переплетенные.
Девушка хмуро изучила завиток своих аккуратно уложенных волос. Как ни старайся, в них не разглядеть рыжего оттенка. Они каштановые. Хелен отпустила локон. Да, огненные волосы матери ей не достались, но кожа у нее такая же бледная, а подбородок – такой же резко очерченный. В каждом зеркале девушка видела наследие леди Кэтрин. Она наклонилась и положила медальон обратно на полку бюро.
А что насчет этой странной энергии, которая в ней бушует?
Рука замерла. Виновна ли кровь матери в беспокойной натуре Хелен? Или это ее собственный непокорный нрав? Оба предположения не приносили успокоения. Прогнав волнение, Хелен осторожно положила портрет матери.
Внезапно внимание девушки переключилось на шум в коридоре: кто-то открыл дверь. В последнее время слух Хелен стал острее – загадочная, но несомненно полезная перемена. Щелкнул затвор, послышались быстрые шаги и скрип выдвигающегося ящика. Ее горничная, Дерби, вошла в соседнюю комнату – будуар, чтобы подготовить все к вечернему туалету леди.
Хелен расслабилась и взяла в руки портрет отца. В золотой рамке проглядывался все тот же мотив пламени, но здесь он был вписан в колечко для цепочки или тесьмы. Под стеклом не скрывались пряди волос, только скучный белый шелк. Девушка изучила портрет Дугласа Рэксолла, графа Хейденского. Она словно смотрела на брата: те же золотистые волосы, широкий лоб, тонкие губы. Эндрю унаследовал красоту отца, а вот его благоразумие, как утверждала тетушка Леонора в минуты гнева, нет. К тому же в двадцать один год их отец уже был женатым человеком, а Эндрю, недавно достигший совершеннолетия, ясно дал понять, что не спешит вступать в брак.
Прошел месяц с тех пор, как он стал считаться взрослым, и все это время Хелен мучил один и тот же вопрос. Теперь брат мог распоряжаться своим наследством, а невесту искать не торопился. Удастся ли убедить его переехать вдвоем в отдельный особняк? Сейчас Эндрю наслаждается холостяцкой жизнью в «Элбани», но если ему вздумается приобрести свой дом, то сестра будет вправе помогать ему вести хозяйство – никто это не осудит. Из нее выйдет отличная хозяйка дома, и переезд избавит ее от неодобрения дядюшки и излишних волнений тетушки. Хелен даже пригласит Делию погостить у них один сезон. По-настоящему поможет подруге. Девушка закусила губу. Это было бы идеальным решением. Конечно, если Эндрю согласится. Сегодня вечером он прибудет сюда на ужин. Надо поговорить с ним до того, как все сядут за стол. Идея безумная, но попытаться стоит. Не только ради себя, но и ради несчастной Делии.
Довольная своим планом, Хелен вернула на место папин портрет и вознесла молитву за почивших родителей – Господи, помилуй их души, – хотя ей все еще казалось, что Бог поступил с ними несправедливо. Почему буйное море их поглотило, пощадив остальных членов немногочисленного экипажа? Само собой, ответа на этот вопрос никто не знал, ровно как и на вопрос о том, зачем леди Кэтрин предала страну и корону. Если бы не это, возможно, они с отцом остались бы живы и она сидела бы здесь, в этой комнате, и успокаивала дочь словами о том, что завтра они поедут во дворец вместе и волноваться не о чем: она будет рядом. Как и полагается.
Хелен встряхнула плечами, сбрасывая вернувшийся к ней детский гнев. Нет смысла сердиться на мертвых. Ни обида, ни тоска не вернут их к жизни.
Она снова принялась разглядывать портрет леди Кэтрин. Медальон был крошечным, не больше часов на цепочке, которые носят с собой джентльмены, и в два раза тоньше. Его легко спрятать. Если Хелен возьмет его с собой на встречу с королевой, мать как будто бы придет с ней, и об этом никто не узнает. Конечно, мысль сентиментальная. Даже слегка суеверная. Но разве не естественно для осиротевшей дочери мечтать хоть о каком-то присутствии матери в самый ответственный момент жизни?
Строгие правила выходного наряда не предполагали ничего лишнего, кроме веера, так что и думать было нечего о том, чтобы спрятать медальон в сумочке. В плотно прилегающие к коже перчатки его тоже не просунуть. Может, спрятать портрет в декольте? Хелен взглянула на свою узкую грудь. В отличие от домашнего платья, парадное стянуто лентами на груди, и вырез у него значительно более глубокий. Места не хватит. Более того, держать там образ матери было бы крайне неуважительно.
Как насчет того, чтобы сжать кулон в руке во время исполнения реверанса перед королевой Шарлоттой? Хелен накрыла миниатюру пальцами. Нет, ничего не выйдет. В одной руке положено держать веер, а другой придерживать длинный шлейф и юбку на кошмарном панье. Она и оглянуться не успеет, как выронит портрет. Если только не приспособит его к вееру. Между пластинками из слоновой кости «Верни Мартена» – редкого подарка дядюшки – вполне можно продеть ниточку, а на нее повесить медальон и спрятать его в руке.
Осмелится ли она?
Хелен вздохнула. Конечно нет. Тетушка столько сил вложила в благоприятный исход ее представления свету, и подобное нарушение приличий, если оно вскроется, будет расценено как черная неблагодарность за весь тот труд, который проделала эта милая леди. А если дядюшка об этом узнает, он впадет в бешенство. Совсем не хочется видеть его торжествующий взгляд, когда он произнесет: «Видите? Она соткана из той же темной материи, что и ее мать!»
Однако навязчивая идея взять с собой образ матери, чтобы получить ее благословение в этот важный день, не оставила девушку.
Она вновь накрыла пальцами портрет. Хелен решила, что возьмет его завтра в будуар и спрячет среди множества вещей на столике. По крайней мере, леди Кэтрин будет присутствовать при ее утреннем туалете.
Хелен закрыла бюро, повернула ключ в замке и вынула его. Быстрый взгляд через плечо на дверь в соседнюю комнату подтвердил, что Дерби все еще там. Девушка опустила руку под столешницу и пробежалась пальцами по дереву, выискивая крошечную впадинку. За сильным нажатием последовал щелчок, и из правой части бюро выскочил потайной ящичек на пружине. Хелен часто и подолгу изучала оставленный матерью предмет мебели и однажды нашла это секретное отделение. Она спрятала в него ключ и задвинула ящичек. Портрет матери так и остался зажатым в ее кулаке.
В дверь тихо постучали из соседней комнаты: Дерби оповещала леди о том, что пора одеваться к ужину.
Хелен отошла от бюро:
– Войди.
– Добрый вечер, миледи. – Дерби появилась из будуара с платьем абрикосового цвета на вытянутых руках. – Готовы к умыванию горячей водой?