Свернувшись калачиком и прижав к груди куклу с золотыми волосами.
Каждый раз Юля хочет дождаться, когда мы с её мамой кончим урок, и каждый раз не выдерживает – засыпает. Ничего не поделаешь – детям пора спать.
– Я тебя провожу до остановки, – шёпотом говорит Валентина Михайловна.
– Не беспокойтесь, – отказываюсь я. – Я сам дойду, не маленький.
– Скоро переедем в свою квартиру, – словно не слыша меня, продолжает Валентина Михайловна. – Весной обещают сдать дом. Будет у нас три комнаты. На всех хватит. И Серёжа не будет так часто ездить в командировки.
Я знаю, что Валентина Михайловна с Юлиным папой, которого зовут Серёжей, уже два года строят кооперативную квартиру. Все они ждут не дождутся, когда переедут.
Снова меня ведут по тёмному коридору, но уже не Юля, а её мама.
– Как переедем, – произносит Валентина Михайловна уже на улице, – я откажусь от половины уроков, устала я ужасно.
Я молчу, хотя мне страшно хочется спросить, откажется ли она от меня.
– Хотя и не хочется, – говорит Валентина Михайловна. – Привязалась я к вам.
Мы выходим на улицу. К остановке подкатывает автобус. Мой. Я прощаюсь с Валентиной Михайловной до нового урока.
Когда я отворил дверь нашей квартиры, там стояла полнейшая тишина, не слышалось ни звука. Я осторожно, стараясь не шуметь, разделся и заглянул в большую комнату.
В кресле напротив телевизора, свесив голову на плечо, спал папа. Телевизор тоже спал. Наверное, телевизору снилось безоблачное детство.
Я пожелал телевизору спокойной ночи и щёлкнул выключателем.
Потом я заглянул в спальню. Мама спала с книгой в руках. Наверное, сон пришёл так неожиданно, что она не успела выключить настольную лампу. Я осторожно вытащил книгу из маминых рук и укрыл маму одеялом. Мама застонала во сне, повернулась на бок и почмокала губами, словно собиралась мне что-то сказать, но ничего не сказала, потому что не проснулась. Тогда я погасил свет и закрыл за собой дверь.
Я осторожно дотронулся до папиного плеча. Папа радостно открыл глаза:
– А-а, отец!
Как это ни удивительно, но папа зовёт меня «отец», словно не он мой отец, а, наоборот, я его родитель. И ещё папа называет меня «старик». Это уже совершенно не понятно. Я, конечно, не младенец, который ни говорить, ни ходить не умеет, но и вовсе не старик.
– Отец, я тебя поздравляю, – папа вскочил с кресла. – И меня можешь поздравить – наши выиграли. Выиграли, ты представляешь! Сегодня всё у них получалось как по заказу… Перевес в четыре шайбы – это тебе не фунт изюму, это признак класса… Нет, если так дело пойдёт, на следующий год мы в высшей лиге… Исполнятся наши золотые мечты…
Порыв папиного красноречия прервал зевок. Потянувшись всласть, папа пробормотал:
– Отец, ты знаешь что, я пойду спать. Чертовски устал сегодня. Поищи чего-нибудь пожевать в холодильнике. Да, как прошёл день?
– Как обычно, – ответил я.
– Ну и отлично, – снова зевнул папа. – Нет, отец, наши шансы растут…
Папа отправился спать, а я пошёл в кухню. Открыл холодильник, сделал бутерброд, согрел чаю.
Когда лёг в постель, долго ворочался. Весь длинный день я видел снова, как будто по телевизору. Удивительно многосерийный фильм получался.
Да, а самого главного я так и не узнал – что высматривал в бинокль Гриша. Ладно, завтра узнаю… Или послезавтра… А когда завтра или послезавтра? И завтра, и послезавтра будут такие же сумасшедшие дни, когда не будет ни секунды времени, чтобы остановиться и передохнуть.