Усадив Джейса верхом на Глю, я укоротил стремена, и, когда его стопы с удобством в них устроились, Джейс лучезарно улыбнулся. Через три минуты я вывел Глю из стойла, а потом из амбара. Увидев нас, Кэти освободилась из объятий Моза, и по всему было видно, что сейчас она ринется к нам и стащит Джейса с лошади, но Моз снова ее обнял:
– Мисс Кэти, – промолвил он, – эта лошадка такая же тихая и деликатная, как и ее всадник. Пойдемте лучше со мной и съедим по паре яиц, и я буду сидеть рядом и не сводить с вас взора.
Я повернул к югу от пастбища, мы шли мимо водонапорной башни, заросшей ядовитым плющом, мимо кустов так называемого конфедератского жасмина и через оранжереи. Потом свернули к югу от оранжерей и миновали сосны, растущие неподалеку от ущелья. Приблизившись к тридцатиметровой шахте с заржавевшими спусковыми канатами, мы остановились и заглянули вниз, в водоем на дне ущелья.
– Дядя Так?
Встрепенувшись, я подтянул его стремена, укрепил седло и взглянул на Джейса:
– А кто тебе сказал, что ты можешь меня называть дядей Таком?
Лицо мальчика вытянулось, и на нем появилось то же выражение, что тогда, на бензоколонке у Бесси, когда он подумал, что его сейчас ударят.
– Это мама сказала тебе, чтобы ты называл меня «дядя Так»? – переспросил я мягче и взялся рукой за седло.
Джейс кивнул, но лицо его выражало ужас.
Я улыбнулся и похлопал его по ноге:
– Вот так-то лучше, а если ты станешь меня называть по-другому, я сброшу тебя вон туда, вниз, в воду. Понял?
Джейс улыбнулся и радостно кивнул, а я щелкнул пальцами, и Глю снова зашагал.
– Дядя Так, а откуда у вас эта лошадка?
– Ну, – я вытащил соломинку из-под седла и стал ее жевать, – понимаешь, я тогда работал в Техасе и…
– Вы там снимали?
– Ага, вот этой самой штукой. – и я показал на фотокамеру… – И там я познакомился с одним парнем, у которого было очень много лошадей. Он их выращивал, кормил и готовил для скачек, но он был не очень терпеливый человек, и старина Глю пришелся ему не по нраву. И он уже помышлял, не сделать ли Глю мерином, а может, вообще продать на фабрику, где делают клей, когда я попросил его продать мне Глю.
– А что такое мерин?
– Ну… – и я почесал заросший щетиной подбородок, раздумывая, как бы ответить на этот вопрос. – Ну, мерин – это такая лошадь, у которой нет причиндалов.
Джейс прищурился и как будто над чем-то задумался:
– А что такое причиндалы?
Я взглянул в сторону амбара, потом на Глю.
– Ну, знаешь… э‑э, – и я указал пальцем под брюхо Глю, – ну, вот это… имущество.
Лицо Джейса просветлело, словно кто-то поведал ему тайну бытия.
– О! – сказал он, выпрямляясь в седле, а потом нагнулся и посмотрел под брюхо Глю: – Но у него эти причиндалы все равно остались?
– Ага.
– Тогда я хочу посмотреть!
Я снял Джейса с лошади, мы присели на корточки рядом с Глю, и я указал на его интимные места, а потом, сплюнув жвачку, снова усадил Джейса на лошадь. Он снова сунул ноги в стремена и, подражая мне, попытался тоже сплюнуть, но лишь обрызгал подбородок и грудь. Я стер слюну.
– Хорошая попытка, – сказал я, – но в следующий раз, когда будешь сплевывать, наклоняйся вперед и активнее работай языком.
И Джейс кивнул, словно все-все понял.
– Но почему тот мужчина из Техаса хотел так ужасно поступить с Глю? – спросил он после недолгого молчания.
– Ну, иногда лошадь становится совсем неуправляемой и своенравной, а иногда даже просто вредной, но если ей отрезают причиндалы, она успокаивается, обретает покладистость, и на ней можно ездить.