– Где отец?
Вопрос Дэна повис в воздухе.
– Я за ним! – крикнул Оникс и рванул было к дому, но Ян схватил его за шиворот плаща. «Не так все должно быть, не так», – панически билась мысль на краю его сознания, пока мозг в замедленной съемке наблюдал, как…
…как Александр Валько принял самую невозмутимую мину и вдруг с размаху и разворота ударил рукой по кнопке старта у аэроцикла братьев. С громким матом Яна аэроцикл взвился в воздух, не зажигая бортовых огней, и под вспышки бластеров спецназа ушел на север в звездное небо.
Катька сдавленно охнула. Все было ясно. Генералы не уходят последними. Они вообще не уходят.
Дэн крепко зажмурился, чувствуя кожей, как каждая секунда стремительно уменьшает их суммарный, один на всех, шанс выжить. Вот еще немного, и у Катьки сорвет крышу, когда она поймет, что Александр Валько уж точно один не полетит в финско-ладожское захолустье, а если останется здесь, то…
Кто не сделал Выбор – выбыл.
Дэн тихо прошептал, даже не уверенный, что в мироздании есть вообще кто-то, кому предназначены его слова, и рванул тягу.
– Сберегите их, Боги Сети…
Аэроцикл ушел в крутой форсаж.
Под редкие пока еще бластерные вспышки и скрежет громкоговорителя из оперы «выходить по одному, руки за голову» Санька влетел в дом и запер за собой входную дверь. В прихожей уже маялся Кирька с классическим черным чемоданчиком в руках.
– Улетели?
Санька кивнул. Вопросов больше Кирька не задавал. Они нырнули в подвал, запечатывая за собой все пути отхода. Все было по плану. Продумано до мелочей еще много лет назад. Но почему-то сейчас Саньке, задраившему последний люк этого подземного бомбоубежища, настоящего второго дна у ничем не примечательного деревянного дома, всё казалось большой нелепицей. Можно ж было убежать с ребятами и внуками. Можно было выйти к этим, получить пару несмертельных и пусть попробуют что-нибудь предъявить. Можно… Мысленный поток вдруг оборвался, когда дышащий подбитой птицей Кирька вдруг ткнулся лбом в плечо. Наверняка он переключил охранку на себя и теперь видит, как люди в камуфляже ломают двери, врываются в гостиную к потухшему камину, топчут любимый плед в красно-черную клетку…
Ладонь на спину Буревестника. Вторую – на пятое ребро. Дыши, птица.
Нет у меня причин уходить одному, зато есть причина остаться.
– Все. Они все. И этот… Родственник неудавшийся, – с трудом проговорил Кирька и вдруг спрятал лицо на груди друга. – Са-анька… Не знаю, выдержат ли… Стены… С тобой. Ящерка. Жги.
Руки распахивают чемоданчик. Над головой – чужие в родном доме. Вокруг – бомбоубежище, которое не было повода проверить. И прежде чем взорвать свою жизнь, Александр Валько одним резким движением опрокинул Кирилла Заневского на сырой земляной пол и прикрыл собой.
Моя школа, Буревестник.
И, кажется, я скажу все-таки то, что давно уже могу, но не решаюсь.
– С тобой, птица… Разряд!
Глава 3
Флакон прозрачного стекла с красной каплей внутри падает в протянутые Женины ладони. Дядя Георгий улыбается, и морщинки в уголках его глаз похожи на остовы вееров. Он много путешествует, нет ни одной страны, где бы не побывал со своими картинами и лекциями об искусстве ХХ века. Если и есть на Земле человек, с которым Жене всегда легко и весело, то это он – любимый дядя. Ни разу не оттолкнул от себя, помогал советами, утешал, когда его же сыновья-близнецы дразнили «рыжей-бесстыжей», «таракашкой» и прочими обидными словами. Если бы не мальчишки, то она приезжала бы к дяде в гости чаще. Огромная коллекция книг по искусству, их можно рассматривать часами, макет древнерусского замка из дерева и пластилина на кухне – он сам его собирал и вытачивал каждое бревнышко крепостной стены, тщательно лепил каждого воина вплоть до мельчайших деталей одежды и снаряжения… Сказка, чудо. И там нет места быту, который столь навязчиво вмешивался в Женину жизнь дома.
– Я подобрал это на пляже в Сиднее. Под ногой шевельнулся особый камушек, странный. Смотрю – а и не камушек вовсе, а послание моря в бутылке. Миниатюрное. Сразу решил, что подарю его тебе, что бы там ни было внутри.
Женя недоверчиво вертит флакон в руке. Он очень маленький, рубиновая искра горит на просвет. Будто чья-то кровь в прозрачном теле совершенной формы. Открыть пробку – минутное дело, втянуть ноздрями запах неведомого…
– Странно пахнет. – Женя озадаченно смотрит на дядю, и тот улыбается ей в ответ.
– Совершенно согласен. Для лекарства слишком вкусный запах, для духов – слишком странный. Ты реши для себя, что это будет.
Крошка-флакон перекочевывает во внутренний карман Жениной стеганой жилетки. Еще одна тайна, и до нее не добраться ни Сашуле, ни мамуле.
– Спасибо… – Порывисто обнять дядю и чмокнуть в щеку. Сжать его истончающееся запястье. У Жени нет иллюзий, что все будет хорошо. Дядя уже смотрит за грань, туда, куда уходят любимые люди и звери, когда заканчивается их жизненный срок, туда, куда однажды уйдет и сама Женя. Она чувствует, что загадочный флакончик – последний подарок, и молча дает себе клятву сохранить его навсегда. Как память. Как средоточие всего лучшего, теплого, любящего, что дала ей жизнь через общение с дядей Георгием. И никто не сможет это отнять – нечего отнимать, когда не знаешь о том, что оно существует. В тайный карман, ближе к сердцу. И всегда носить с собой, что бы ни случилось, ведь отныне в маленьком стеклянном флаконе стало на одну капельку крови больше.
***
– Заходите, – на третьи сутки непрерывных собеседований голосом Орлова можно было озвучивать вымотанного в ноль врача захолустной клиники, – э-э… Виктор.
Виктор Ивашин, типичный Гагарин в форме борт-инженера второсортной авиакомпании, читай – куртка на размер больше чем надо, фуражка затерта до дыр так, словно прожженный алкоголик занюхивал ей вчера свою стотысячную стопку, а про штаны с красными лампасами вообще было стыдно упоминать, – отчеканил три шага до стола Орлова и совсем робко приземлился на край стула для посетителей. Сколько ему не говорили, что полетами здесь и не пахнет, а звезда телеэкрана из него получилась бы только в прошлом веке, Виктор интуитивно надеялся получить все, не требуя ничего.
– Бумажки оставьте при себе, – упредительно попросил Орлов, отстраняя рукой кипу листов, протянутую Виктором. – Всё, что нужно, я прочёл из вашего резюме, только пропуск дайте, я должен расписаться, сдадите на проходной. Вы уже у киношников… эээм…. на студии были?
– Они сказали, сначала к вам, – пожал плечами Ивашин.
Орлову вообще хотелось бы стать единственной инстанцией отбора. Взять таких спецов на борт «Харона», чтобы золотое время первых перевернулось в могиле двадцатого века. Но лучше уж дать киношникам на выбор два-три более-менее пригодных человечков и пусть выбирают по привлекательности фотомордочки, чем ему самому выбирать между тремя красивыми мужскими тушами, ни фига не понимающими в летном уставе. А еще лучше поставить режиссера перед фактом: «Я беру этого человека и идите лесом!»
Капитан прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться и придать своему осоловевшему взгляду пронзительную резкость, которая не оставляла бы собеседнику иного варианта, кроме как ответить истину на единственный вопрос, не предусмотренный ни в одном собеседовании.
– Назовите троих людей… или три вещи, ради которых вы можете отказаться от своей мечты.
Витька еле заметно вздрогнул – не то Орлову и впрямь удалось пробить нехитрые, но вполне устойчивые защиты паренька, не то кандидат в бортинженеры почувствовал слабый импульс, который пробежался по его позвоночнику и выдал первые результаты на тонкий гибкий экранчик, скрытый в левой ладони капитана.