– Слава, вперёд.
Давай, карго Порожняк, я же вижу, как ты, заваливший намедни добрую половину интеллектуальных тестов, рвёшься хоть в чём-то показать свою удаль. А пока оператор вновь разливается соловьём про чистилище, радуясь удачному каламбуру, можно выиграть несколько жалких минут на жизнь без карнавальной маски…
– Антон, можно тебя на пару слов?
Биолог с видом побитого пса предстал пред очи капитана. Да, он опозорился сам и опозорил команду. Что, если режиссёр всё-таки решит пикантности ради оставить сцену с его, Хлебникова, участием?
– Приношу извинения, товарищ Орлов, – слова биолога отдавали едва заметной кислой горечью, – я ведь по-настоящему хотел тренироваться, не для камеры. Мы же… полетим, верно?
– А я не распекать тебя выцепил, Тоха, – доверительно сообщил ему на ухо Орлов. – Но впредь давай так. Днём, на съёмках, делаем всё на от… цепись. Вечером, без посторонних – работаем по-настоящему. Будет сложно, но других вариантов нет. Мне тут и так уже сказали, что я, мол, сам чересчур заигрался и актёров почём зря мучаю. Как только киношники свалят – объявляю общий сбор команды, нужно обсудить всё это. Надеюсь, ребята поймут меня правильно.
***
Вечером в павильоне было уже пустовато. Киношная братия порядком подрассосалась по домам, оставив на площадке только один мягкий желтый софит да хромакей со стулом перед ним. В тени сидел режиссер, обмахиваясь газеткой. Орлов посматривал на него изредка, зная, что заполученный сейчас в руки планшет ему никто не даст даже на ночь. А тут информация настолько специфическая, что надо кровь из носа, а если не стащить все это, то хоть запомнить по максимуму.
– Где вы все это нарыли? – тихий вопрос Орлова рикошетит от бока «Харона» и улетает куда-то в темноту под потолок ангара.
Режиссер только тихо смеется и качает головой. Ну да, ответ очевиден. Кто-то бы назвал это все «историями героев», но часть фактов Орлов знал про свою команду из закрытых листов досье, а вот все остальное… Спецслужбы, не иначе.
Подноготная. Грязь по колено. Старые скелеты, играющие в покер на взведенных нервах. Страшное оружие, которое превратит самую фальшивую ноту игры в чистую и звонкую трель «ти триол» настоящей злости, радости, гнева и ужаса.
Ветер Анастасия. Детдом. Шрам через всю спину.
Заневский Оникс. Кличка – Инь. Хакер. Плохая наследственность. Пра-пра-пра… [рябит в глазах] …внук Кристиана Вебера.
Заневский Янис. Слишком частые контакты со сторонниками оппозиции. Волчья лапа на ауре.
Зосимов. Изгнание из семинарии, за то, что доказывал невозможность непорочного зачатия.
Костиков. Трансляция зарубежной музыки на рабочих частотах дорожной полиции. Условный срок.
Лебедянская Маргарита. Проведение нелегальных абортов, продажа полученного физиологического материала в центры косметологии.
Лисов. Авария. Пост-травматическое стрессовое расстройство.
Мессер. Смерть подопытного в лаборатории. Странное стечение обстоятельств.
Орлов быстро перелистал импровизированный «Молот ведьм» до своей фамилии, перебирая в голове все свои грехи. Нет, слава богу, до главного киношники в его жизни не добрались, а сам он это не расскажет им и под пытками.
Ниже мелькают еще фамилии, взгляд успевает выцепить строчку: «Рамазанов Дамир, какая-то девушка из высокогорного аула и кунаки другого влюбленного джигита, летящие в пропасть», – а на площадку уже идет Андре Соньер в своей вечной черной летной форме с серебряными застежками на груди. Show must go on19.
Повинуясь приглашению режиссёрской руки, Соньер угнездился на стуле. На фоне цвета майской травы он больше напоминал эльфа, что рисуют обычно в честь Бельтайна. Эльфа, который сейчас попал в лапы киношников и должен выдать этим спецам и танец на отлично, и златые шпоры, и рубашку разодрать на тощей груди. Орлов отвел взгляд. Его, капитана, жалели. Да, черт побери, жалели, не ставили вот так лицом к лицу с объективом, не втягивали в дрязги, отрываясь на остальных доверчивых душах. И вот Соньер первый.
– Знаете, у нас бывают такие вставки в ходе серии, – осторожно начал режиссер, не показывая, впрочем, лица на свет. – Там актеры говорят о своих мечтах… Ну, в рамках сценария, конечно. Немного рассказывают о себе. Вы читали сценарий?
Соньер кивнул. Своим пилотским чутьем определив, где находится капитан, он старался смотреть теперь только туда, благо, что это было чуть в сторону от камеры.
– Вы готовы это сказать?
– Готов, – пожал плечами Андре. – Спрашивайте. Я про всё подряд залпом, как ваш Пурга, не умею.
Тихое «мотор идет» как напоминание о реальности или скорее иллюзорности происходящего. Орлов сжался в кресле. Да, это даже хуже, чем первый ряд перед экраном.
– Тогда расскажите о себе.
Соньер ещё раз пожал плечами, коротко вдохнул, дёрнул уголком рта и выдал на автопилоте:
– Все зовут меня как им угодно, я называю себя Стрижом. В десять лет поступил в лётную школу-интернат, в семнадцать досрочно получил права управления флаером. На этом, как видите, не остановился.
– Почему вы расстались с вашей первой девушкой?
Вопрос был задан режиссером слишком быстро. Орлов заметил, как пилот, потеряв из-под ног и почву, и подъемную силу крыла, растерянно смотрит в объектив, а оператор потирает сухие ладони, и звук от этого противный, как от пенопласта по стеклу. А сам Андре мучительно пытается справиться с судорогой в плече, потому что следующую фразу он должен произнести с этакой фамильярной вальяжностью, а напряжённые плечи этому никак не способствуют. И получается уже не легкомысленно, а почти трагично:
– Потому что мы с ней не сошлись… в постели.
– Что вас не устроило в ней?
– Видите ли, – пушистые ресницы пилота задрожали, и Орлов, для которого по сию пору оставалось загадкой, была ли девушка-то, сочувственно подался вперёд, ещё секунда – и он тронет зарвавшегося режиссёра за плечо, но Соньер вдруг переплавил нерешительность в злость на самого себя, а злость – в невыносимо долгий убийственный взгляд, от которого дрогнули руки оператора, и на миг смазалась картинка в видоискателе камеры. – Это я её не устроил.
– А кто бы в проекте устроил вас, Андре?
Две бездны тёмного пламени прожигают линзы кинокамеры, выбивают пиксели на светочувствительной матрице, а в эфире – молчание, молчание, молчание…
– Не могу.
Тишина. И снова шепот «мотор идет». Утекают деньги сквозь пальцы. Деньги здесь всё – затраченное электричество, напряг в мышцах оператора, гигабайты памяти на полнящейся флэш-карте и, конечно, время режиссера.
– Говорите, Соньер. Вы же подписали часть сценария, касающуюся вас. Мы и так дали вам поблажку – самому выбрать того, кто… м-м… понравится. Или тогда, быть может, вам будет легче на камеру рассказать одну историю из вашего прошлого, Андре, – голос режиссера уже просто лунный мед, цветущая таволга, концентрация которой такая, что тошно и нечем дышать. – Мы в курсе, знаете ли… Странная семья, домик около Лиона, розовый сад, любимый кнут в руках отца…
Ни один мускул на точёном лице пилота не дрогнул, но его пальцы впились в подлокотники с такой силой, словно под ними был не мягкий поролон, обитый кожей, а потная, пульсирующая плоть режиссёрской шеи.
Орлов хватал ртом воздух, пытаясь, наконец, вдохнуть. Пальцы сами скользили по экрану планшета, добираясь до страницы французского пилота. Что там за дрянь, что за гадость они придумали про этого парня, хрустальную безотказную душу, главную жемчужину команды… Нет. Рука замерла. Орлов для верности даже глаза закрыл. Не хочу знать. Не-хо-чу. А перед глазами уже мелькают кадры будущей сенсационной серии, только жаль, поставят фоном какую-нибудь попсу, а надо бы эпичное «Lost Kingdom». Чтоб горело. Чтоб жгло напалмом.