Орхан вернулся с каким-то мужчиной, по всей видимости, водителем.
– Готова? – спросил он.
Сабина кивнула, одновременно набирая и отправляя сообщение матери о том, что она прилетела на родину.
Водитель забрал их багаж, и они вместе вышли на улицу, сразу ощутив запах нефти, витающий в воздухе.
– Как же соскучился по этому запаху! – сказал Орхан, открывая перед ней дверь. Сабина попыталась обнять его, их глаза встретились, и он подмигнул ей, показывая на водителя.
– Поняла… – она нырнула в машину.
Спустя двадцать пять минут они свернули на проспект Шах Исмаил Хатаи.
Орхан повернулся к ней вполоборота, положив ладонь ей на колени, и сказал:
– Сначала выйду я, – он не сводил глаз с ее коленей.
– Нет-нет! А как же я? Только после меня, – быстро ответила она.
– Нет, я. Все!
– Я против… – она робко дотронулась до его руки.
– Спокойно, Сабина. На востоке есть поговорка: воду первыми пьют верблюды, потому что у них рук нет. Вторыми пьют мужчины, потому что у них нет терпения. – Таксист, прислушиваясь, улыбался во весь рот. – А последними пьют женщины, потому что у них есть и руки, и терпение.
– Я не хочу, – возразила Сабина, – это некрасиво, нехорошо…
Орхан отрицательно мотнул головой и убрал руку:
– Это не плохо и не хорошо. Какая разница, кто выйдет раньше, ты или я? Это ничего не изменит.
– Что у тебя такого срочного?
– Вопрос закрыт, – сказал он, поднимая стекло.
Она обреченно и тяжело вздохнула.
– Остановите здесь, я выйду, – он отстегнул ремень.
– Это улица Пушкина, – сказал водитель, – здесь стоянка запрещена.
– Да вы на секунду, я могу и на ходу выпрыгнуть.
Губы водителя изогнулись в одобрительной улыбке.
Машина остановилась, Орхан вышел, достал из багажника сумку и, нагнувшись к Сабине, сказал внезапно сиплым голосом:
– У меня нет мелочи, заплатишь ему?
Она закатила глаза, облизывая пересохшие губы.
– Ладно, – ответила она разочарованным тоном.
– Ты моя хорошая девочка, – он отвернулся и ушёл прочь быстрыми шагами. Она смотрела ему вслед, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не заплакать…
Глава 8
Виктория достала из рюкзака свежий хрустящий багет, домашнее печенье, нарезанную ломтиками салями и бутылку яблочного сока. Пока я открывал бутылку, она вытащила платок и разложила на нем еду. Взяв печенье, откусила небольшой кусочек и принялась медленно жевать, наслаждаясь вкусом.
По московскому небу пробежала туча, не уронив ни единой капли дождя. Воздух был сухим. Слабый ветер медленно гнал по небу клочья облаков. Утром по радио передавали, что дождя сегодня не будет.
Мы сидели в парке Лосиный остров. Было воскресенье, второе октября.
– Здесь очень красиво, – сказала Виктория, доедая кружочек печенья.
– Да. Кажется, мы с тобой и раньше здесь бывали?
– Давно, – задумалась она на несколько секунд, – года полтора назад. Нас сюда приглашал твой друг Давид, это было летом, мы отмечали его день рождения.
– А, точно, вспомнил, – я шлепнул ладонью по лбу. – Отдохнули мы тогда неплохо… Помню, как долго мы искали их тут. Парк такой большой, просто бесконечный.
Вика взяла ещё печенье, разломила и протянула половину мне, а вторую положила себе в рот.
– Природу очень люблю, – вздохнув, улыбнулась она.
– А кто её не любит, покажи мне такого человека, – смеюсь я, – она нас создала, и мы не имеем права не любить её.
– Не умничай!
Она откинулась на спинку скамейки.
– А ты будь осторожней, когда сидишь, не забывай, что ты на восьмом месяце.
Она внимательно посмотрела на меня.
– Знаю-знаю, о чем ты сейчас думаешь, – я разлил сок в чашки. – Ты думаешь: Джавад, кого ты учишь? Я же сама доктор! Сама все понимаю, и уж тем более явно знаю про это больше, чем ты!!!
Послышался плач ребёнка, где-то рядом залаяла собака. Мимо нас прошли две пожилых женщины, с добрым любопытством глядя на наш завтрак.
– Дай мне салями с хлебом, – попросила Вика. – Сразу же после родов – сажусь на диету!
И, погладив живот, добавила:
– Мой идеальный вес – пятьдесят семь.
– А сейчас сколько килограммов в тебе? – я передал ей бутерброд.
– Семьдесят один. В последнее время так стесняюсь своего лишнего веса.
– Ты не должна стыдиться того, что делает нас с тобой счастливыми…
– Знаю. Ты не думай, у меня хватит силы воли.
– А я и не думаю об этом.
На соседней скамейке ребенок зашёлся безутешным плачем. Я с жалостью посмотрел на него.
– И наш тоже так будет плакать, – мечтательно вздохнула Вика, – только у нас будет девочка, а это мальчик. С ними больше проблем, они болеют чаще.
– Моя бабушка тоже всегда так говорила, я помню – мальчики растут, как индюшата, а девочки, как цыплята.
– Индюшата? – переспросила она удивленно.
– Да. Просто индюк – самая тяжёлая домашняя птица.
– Ну и сравнение у твоей бабушки… Нас не учили такому в медицинской академии.
– Ты просто мою бабушку не знаешь… она умнее, чем любой доктор.
– Ну прямо Склифосовский.
– Не меньше…, – отвечаю я.
– Знаешь что? Когда буду знакомиться с ней, все-все ей расскажу про тебя.
– Что именно?
– Скажу, что ты меня часто обижаешь… – Она надула губы, как сердитый малыш. – Не слушаешься меня!
Я широко улыбнулся.
– Что смеёшься?
– Она сделает тебе маленький укол разочарования. – Я снова улыбнулся, представив себе беседу бабушки с Викой.
– Ого! Мне уже интересно…
– Однажды моя тетя, жена брата моей мамы, пожаловалась на мужа. Мол, он поздно возвращается домой, а может и вообще не прийти.
– Её муж, сын твоей бабушки? Я что-то запуталась! – перебила она меня.
– Ну, что тут непонятного? Невестка жалуется свекрови – «Твой сын поздно приходит, гуляет, пьёт…»
– Поняла, – она откусила небольшой кусочек от бутерброда.
Наконец-то… – преувеличенно вздыхая, я полакомился кружочком салями.
– И что она ответила?
– Она выслушала невестку внимательно, затем сказала – будто объявила приговор: благодари судьбу за то, что он тебя не бьет! Пусть гуляет, моему сыну можно.
Вика молча провела руками по волосам, несколько раз тяжело вздохнула, и, в конце концов, ударив рукой по спинке скамейки, произнесла:
– Это возмутительно! Что значит – «моему сыну можно»? С какой – стати?!
Я отвернулся, отыскивая взглядом плачущего мальчика, зная, что её возмущение будет долгим.
– Джавад? Ты меня слышишь?
Она неловко поднялась, опираясь на спинку скамейки.
– Отвечай, как твоя бабушка могла сказать невестке такие слова?
– Я не знаю, – ответил тихим голосом.
– А кто знает? Это же твоя бабушка?
– Да, моя.
– Тогда объясни!
– Не могу. Она очень своеобразная женщина.
– Женщина не должна обижать женщину, и, уж тем более, свою невестку.
– Вот когда я вас познакомлю, тогда сама у неё и спросишь, как она может это делать… И хватит об этом.
Захлопав ресницами, Вика молча села на скамейку. Наступила тишина, мы снова принялись за еду.
– Джавад, – вдруг сказала она. – Я не могу есть, пока не узнаю, что ответила невестка…
– Ничего не ответила, в этом я уверен.
– Просто замолчала и пошла заниматься своими делами?
– Послушай, ты так говоришь, как будто не знаешь кавказских обычаев. Все, что она скажет, обернётся против неё. Невестка не имеет права голоса. И уж тем более на претензии.
– А уйти от такого мужа она может?
– Нет, не может!
– Прямо девятнадцатый век! – возмутилась она.
– Правильно, моя бабушка родилась в 1899 году…
– Все равно не понимаю я твою бабушку… Как зовут-то её?
– Сабах. Она родилась ранним утром, поэтому и назвали в честь утра, «сабах».
– Все равно не понимаю, – повторила она, сжимая в руке бутерброд.
– Да, конечно, тебе это трудно понять. Она восточная женщина, воспитана совершенно по-другому. Человек помнит Николая Второго…
– Ну и бабушка у тебя… Дай мне ещё бутерброд. Понервничала, и сразу есть захотелось! Но после родов все изменится, ты не переживай! – принялась за свое Вика.
– Моя бабушка ради своих детей готова на все, хоть на войну ее отправляй. Пойдёт, не задумавшись, сам видел, как она стреляла из охотничьего ружья и всегда попадала в цель.
У Вики глаза расширились от удивления.
– Да, да! – покивал я головой. – Она говорила, что женщина должна уметь защищать свою честь.