Он решил развлечь меня разговором и сказал:
- Сейчас через базар будем проходить, так ты не вздумай побежать. Грех
выйдет,
- Если бы вы даже упрашивали меня сделать это, я не сделаю, -ответил
я совершенно искренно.
И угостил его папиросой.
Дружески покуривая, мы пришли в особый отдел. Я бегло,проходячерез
двор, припомнил все свои преступления. Оказалось - три.
1) В 1907 г., получив2р.50коп.напокупкуфизикиКраевича,
истратил их на кинематограф;
2) в 1913 г. женился, вопреки воле матери;
3) в 1921 г. написал этот знаменитый фельетон.
Пьеса? Но, позвольте, может, пьеса вовсе не криминал? А наоборот.
Для сведения лиц, не бывавшихвособомотделе:большаякомнатас
ковром на полу, огромнейший, невероятных размеров письменныйстол,восемь
различныхконструкцийтелефонныхаппаратов,книмшнуркизеленого,
оранжевого и серого цвета и за столом маленький человек в военной форме,с
очень симпатичным лицом.
Густые кроны каштанов в открытыхокнах.Сидящийзастолом,увидав
меня,хотелпревратитьсвоелицоизсимпатичноговнеприветливоеи
несимпатичное, причем это удалось ему только наполовину.
Он вынул из ящика стола фотографическую карточку и сталвсматриваться
по очереди то в меня, то в нее.
- Э, нет. Это не я, - поспешно заявил я.
- Усы сбрить можно, - задумчиво отозвался симпатичный,
- Да, но вы всмотритесь, - заговорил я, - этот черный,каквакса,и
ему лет 45. А я блондин, и мне 28.
- Краска? - неуверенно сказал маленький.
- А лысина? И кроме того,всмотритесьвнос.Умоляювасобратить
внимание на нос.
Маленький всмотрелся в мой нос. Отчаяние овладело им.
- Верно. Не похож.
Произошла пауза, и солнечный зайчик родился в чернильнице.
- Вы бухгалтер?
- Боже меня сохрани.
Пауза. И кроны каштанов. Лепной потолок. Амуры.
- А зачем вывТифлиседете?Отвечайбыстро,незадумываясь,-
скороговоркой проговорил маленький.
- Для постановки моей революционной пьесы, - скороговоркой ответил я.
Маленький открыл рот и отшатнулся и весь вспыхнул в луче.
- Пьесы сочиняете?
- Да. Приходится.
- Ишь ты. Хорошую пьесу написали?
В тоне его было что-то, что могло тронуть любое сердце, нотольконе
мое. Повторяю, я заслуживаю каторги. Пряча глаза, я сказал:
- Да, хорошую.
Да. Да. Да. Это четвертое преступление, и самое тяжкое из всех. Если б
я хотел остаться чистым перед особым отделом, я должен был бы ответить так:
- Нет. Она не хорошая пьеса. Она - дрянь. Просто мне оченьхочетсяв
Тифлис.
Я смотрел на носки своих разорванных сапог и молчал.