Наши еженедельные «очистительные» процедуры и хождение босиком дополнили новые добавления: массаж (о котором я расскажу позднее) и «прокачка», когда мы втроем становились перед зеркалом и начинали специальными движениями рук «гонять энергию» по телу. Утомительное занятие, совершенно не вызывавшее у меня бурного восторга. Кроме того, наша оздоровительная практика обогатилась трехдневными голоданиями, к которым я готовилась путем запасания в разных местах квартиры съестных припасов.
Пятничные вечера или выходные мы стали проводить в «знакомствах» шапошного характера с арендаторами длинного ряда палаток на Новом или Старом Арбате, происходивших по схеме: сначала постучать, а потом попросить что-нибудь подарить или чем-нибудь угостить. Иногда арендаторы или прохожие одаривали нас физической и вербальной агрессией.
Прошло полтора года. Мои занятия в музыкальной школе натолкнули маму на новую мысль. В пасмурный майский день 1993-го мы отправились на Старый Арбат в новом качестве. Театр им. Вахтангова, раскладной стульчик, сидя на котором я что-то там играю на виолончели, портфель для денег, напротив магазин «Самоцветы» и мои первые 33 рубля. Подобные поездки на Арбат, к Большому театру, в галерею ЦУМа и даже на короткий период в ГУМ стали ежедневными, несмотря на погоду и время года. Первые несколько лет мы также ездили играть на аллеях перед «Вернисажем» на м. Измайловский парк (Партизанская). Игра мне давалась в разы легче, чем денежное попрошайничество, с которым в моем случае было покончено. Но новые неприятности уже маячили рядом.
Посещение концертных и «оздоровительных» мероприятий секты Аумсинрикё, которой московские власти предоставили совершенно шикарные условия для успешного осуществления ее деятельности, а также частное посещение штаб-квартиры той же секты в Москве, где мама чуть было не устроила скандал, =>
1
=> помогли маме сделать «открытие» поистине глобального масштаба. Она сумела «распознать» организованную япошками антигосударственную деятельность, к которой они подключали и русскоговорящее население, подвергая его предварительной обработке невменяемым состоянием.
Суть заключалась в следующем: каждый, кто носит черную сумку, портфель, кейс, визитку, рюкзак или «вызывает» у мамы своим нахождением рядом сонливость или различные неприятные ощущения был обозначен как «газовщик» и признан носящим распыляющий баллончик с Зарином или электромагнитный излучатель. В автомобилях и гаражах тоже обнаружилась дополнительная функциональность – скрытая радиоактивная установка, поэтому ходить рядом с ними в мамином присутствии грозило неприятностями.
Заявлением в милицию тут было не отделаться, и мы стали обивать пороги Московской мэрии. Не добившись очевидного результата, мама «осознала» результат неочевидный: радио, телевидение, рекламные стенды, печатные издания – все это превратилось в площадку для иносказательного «общения», ключ к пониманию которого она неизменно подбирала. Мы тоже должны были участвовать на добровольно-принудительной основе – как мы участвовали во всех ее начинаниях, потому что сопротивляться маминому высококлассному умению «выносить мозг» было нереально (не только нам, но вполне себе взрослым самостоятельным людям, которые просто сбегали), даже длительный бунт неизменно подавлялся – в расшифровке этого маразма, что иногда было и в наших интересах.
Между тем, уровень сделанного открытия вывел нас на межгосударственные просторы, что требовало постоянного внимания к поступающей «информации». Высшие чиновники государства маму «знали» и тонко «общались» с ней и между собой посредством прессы, телепрограмм, фильмов и видеоклипов. Сотрудники ФСБ, МВД и других государственных служб регулярно «бывали» в нашей квартире, где «находили» специально оставленные мамой записи, служившие им для доклада президенту или министрам. Помимо этого, мама ежедневно (на всю квартиру) толкала длинные, обличительного свойства, речи, подробно обрисовывавшие происходящее. Мы с сестрой хоть и имели роль слушателей (иногда хотелось закричать, чтобы она замолчала), однако «слушателями» основными выступали «прослушивающие нашу квартиру спецслужбы».
Примечания
1
Вообще скандал следовал за нами всюду, где бы мы ни появлялись. Он имел не только внешне-социальную форму нашего существования, но и внутрисемейную: зареванно-опухшая физиономия с глуповато-трусливым выражением, которое я столь часто видела, смотря на себя в зеркало, являлась результатом абсолютно любых моих взаимоотношений с мамой. В совместных занятиях – в период обучения уборке (5—6 лет) мама сорвалась и избила меня ручкой щетки, обучение плаванию и рисованию имели идентичные методы – у меня сразу же прогрессировал испуг, сковывающая тупость и неуклюжесть, вызывавшие с ее стороны раздражение, повышенный тон и затрещины, а с моей – нескончаемые «сопли».