Она не успела ответить. Я подошёл к ней вплотную, обнял, прижал к себе и жадно впился в её губы. Сначала она стояла, как истукан, но я не отпускал её из своих объятий и не прекращал своего занятия. Вскоре я получил отклик, а ещё через несколько минут мы уже были на диване, стаскивая друг с друга одежды.
Под колпаком
Весь оставшийся вечер мы со Светой просидели на диване, обнявшись и разговаривая. Впервые за всё это время мы активно беседовали, и мне это доставляло огромное удовольствие. До этого, несмотря на то, что Света была одной из моих теней, когда явной, когда почти незаметной, мы мало разговаривали друг с другом. В основном, разговоры касались моего самочувствия. Пару раз она вкратце пересказывала мне сюжеты прочитанных ею детективов. Мне нравился её голос, но не нравились детективы.
С тех пор, как заходящее солнце открыло мне её красоту, прошли всего сутки, но сегодня я продолжал любоваться ею. Я видел, что она действительно очень красива. И ещё я чувствовал, что нравлюсь ей. Нет, она никогда со мной не заигрывала, не старалась мне понравиться. Наоборот, в ответ на моё внимание, она закрывалась, пряталась в молчание и отводила взгляд, стараясь не встречаться глазами с моим взглядом. Возможно, мы бы ещё долго продолжали играть в молчанку, если бы не известие, что через два дня она должна покинуть меня. Эта мысль мне совсем не понравилась.
И ещё: просматривая семейный видеоархив с записями счастливых моментов семьи Олега Петровича, то есть моей семьи, я понял, насколько всё скоротечно и как быстро всё способно измениться. Вот и сегодняшняя смерть Анны Андреевны, а ведь я не успел вспомнить эту женщину, не успел назвать мамой. Об этом я тоже рассказал Свете, как и о том, до чего она красива в лучах заходящего солнца.
– Олег, – обратилась ко мне Света по имени, потому что я попросил называть меня без отчества, – как только я тебя увидела, ты был ещё без сознания, то сразу поняла, что могу влюбиться в тебя, как девчонка. Так и произошло. Не думаю, что это правильно, ведь ты, хотя официально и разведён, но продолжаешь жить с женой. Да и для тебя я, наверное, просто увлечение.
Последняя фраза прозвучала так, как будто она закидывала удочку, чтобы проверить, как я к ней отношусь. Может быть, раньше до потери памяти, я и был способен на хитрость, сейчас мне это казалось бессмысленным. Зачем мудрить, когда можно жить просто и говорить, что думаешь.
– Возможно, увлечение. Я ещё пока не знаю. Но хорошее увлечение, оно мне нравится, – улыбнулся я. Информация о том, что мы с Леной официально разведены, была новой для меня. Я обратил на неё внимание, но не стал останавливаться.
– Спасибо, – она тоже улыбнулась в ответ. Я так и не понял, удовлетворили её мои слова или нет.
– Одно я знаю точно, я тебя никуда не отпущу, – добавил я, сильнее обнимая и привлекая к себе Свету, – мне очень нужен врач-реаниматолог, доктор медицинских наук. Поэтому, если ты не возражаешь, мы завтра же подпишем новый контракт.
Но она возражала:
– Нет, Олег. Это невозможно. Во-первых, у меня есть основное место работы. Но это на самом деле неважно.
Свете вдруг тяжело начали даваться слова. Она как будто подыскивала их.
– Муж не велит? – я впервые подумал, что женщина, которую я уже считаю моей, может быть замужем.
– Нет. Мы развелись три года назад, – её ответ позволил мне выдохнуть с облегчением. И я опять принялся целовать её, желая продолжения сексуального банкета. Однако Света не ответила на моё приглашение. Она вся напряглась и после небольшого замешательства, наконец, выпалила:
– Важно другое. У меня есть сын. Ему девять лет.
– В чём проблема? Пусть живёт здесь, с тобой, – перебил я её, продолжая целовать, ведь ребёнок, в отличие от мужа, – совсем не помеха нашим отношениям.
Я знал, что Света сейчас занимает комнату в коттедже для гостей. Можно выделить ей вместе с сыном весь коттедж. Пусть живут на здоровье. Лишь бы она была рядом.
– Дело в том, что мой сын болен, – сказала Лена, слегка отстраняясь от меня, – у него опухоль мозга. Наши врачи в Бурденко берутся оперировать, но не гарантируют результат. Я списалась с немцами: они гарантируют, только нужны деньги. Поэтому я и согласилась здесь поработать месяц, чтобы заработать денег на операцию. Дело в том, что реаниматологи, даже доктора наук, много не зарабатывают. Больные и их родственники благодарят нас нечасто, а зарплаты небольшие. Все лавры достаются тем, кто лечит после нас. Павлику же нужна срочная операция. И так уже месяц прошёл, для опухоли мозга это очень много. У нас билеты на самолёт на послезавтра, рейс в 22-30.
Последние слова она выпалила быстро, как будто освобождаясь от последней тайны, разделявшей нас. Я понял, что для матери сын гораздо важнее меня. И это правильно.
– Если нужны ещё деньги – скажи. Это не проблема, – предложил я то, что только и мог предложить в данной ситуации, и тут же решил прояснить интересующий меня вопрос:
– Как долго ты планируешь оставаться в Германии?
– Не знаю. Возможно, врачи не ограничатся только операцией, понадобится лучевая терапия. Я действительно не знаю. Ориентировочно месяц, чуть больше или меньше.
– Жаль, – сказал я, – ты мне сейчас очень нужна. Не знаю, кому доверять. Все готовы мне помочь, любезные, дружелюбные, а у меня ощущение, что что-то не так, что я под колпаком. Скажи, что ты думаешь о трагедии с братом?
Вопрос прозвучал неожиданно, но Света сразу же на него ответила.
– Что думать? Всё написано в газетах. Жена Дмитрия Петровича с сыном и близким другом семьи, сослуживцем Дмитрия Петровича, встретила мужа в аэропорту. На обратном пути машина попала в аварию, все погибли.
Я от неожиданности прозвучавшей версии не нашёлся, что сказать. Молчание повисло в комнате. Света непонимающе смотрела на меня. Наконец я задал совершенно глупый вопрос:
– В каких газетах?
– Да во всех, которые пишут о семьях олигархов и больших учёных. В Интернете много информации. Даже то, что президент выразил Вам соболезнование, попало в прессу.
В голове у меня ничего не складывалось. Где же тогда я получил свою травму? И я задал этот вопрос Свете.
– Не знаю, – ответила она, – мне сказали, что ты поскользнулся в ванной и упал, ударился головой. Вообще-то Виктор Викторович мне строго-настрого запретил обсуждать с тобой детали падения. Мне вообще не велено с тобой разговаривать о чём-либо, кроме здоровья. Даже то, что я рассказывала тебе детективы, было неправильно, и Виктор Викторович меня за это отчитал.
– Подожди, – не понял я, – а откуда он узнал?
– По-видимому, – виновато улыбнулась мне Света, – здесь повсюду есть глаза и уши.
– Хочешь сказать, что кто-то уже знает о нашем с тобой разговоре? – под разговором я понимал не только беседу.
– Думаю, что да. И поэтому, может оказаться, что мне придётся покинуть этот дом уже завтра. Только бы заплатили.
Света говорила спокойно. И я понял, что, пойдя на близость со мной, она осознавала все последствия.
– Ладно, не волнуйся. Виктора беру на себя. Завтра я тебя не отпускаю. Поедешь, как запланировала. И, как только разберёшься с сыном, возвращайся. Вакансию я придержу. Сыну уход обеспечим.
Я не сомневался, что так и будет.
– Спасибо.
Света, прижавшись ко мне, задумалась о чём-то, она явно грустила.
– Что-то не так? – спросил я её.
– Что Вы? Всё так, просто грустно и страшно, – вернулась она к Вы.
– Почему страшно? Да и кончай называть меня на Вы. Хотя бы когда мы одни.
Она кивнула, но тут же оговорилась:
– Вы, то есть ты, очень серьёзный человек, очень большой. Мне страшно даже в этом доме находиться. Как вы все здесь живёте? Разве не страшно?
Я понял, что она имеет в виду. Этот страх я не раз видел промелькивающим в глазах людей на видео.
– Я, наверное, к счастью, позабыл свой страх. Ты тоже о нём не думай. Это плата за то, что я серьёзный и большой, – повторил я её слова, которые показались мне забавными. Ими она заменила слово олигарх.