Вот только мама, Анна Андреевна, сетовала на то, что страну пилят и пилят, а деньги из неё уходят и уходят. Я даже узнал от неё о Ротшильде и о том, что он ещё при Ельцине запустил свою лапу в нашу экономику: многие его компании скупили всё, что смогли и кого смогли. Вот её гражданская позиция ясна: СССР был не сахар, но развал Союза и то, что последовало за ним, – преступление. И так считать ей не мешает положение жены и матери олигархов.
Пока я раздумывал об Анне Андреевне, в столовую вошёл её врач – немолодой мужчина, знающий себе цену, но сейчас выглядевший растерянным и неуверенным.
– Олег Петрович, Елена Васильевна, – начал он взволнованно, – Анна Андреевна мертва.
– Как мертва? – спросили мы оба в один голос.
– По-видимому, сердечный приступ, – сказал он, боясь смотреть нам в глаза.
– А вы где были? – в голосе Лены послышалась сталь.
– Я не знал. Она ничего не говорила, – виновато залепетал доктор, – только перед обедом попросила что-нибудь от головной боли. Я проверил давление, пульс – всё было в норме. Дал ей болеутоляющее и посоветовал полежать. Проверил, чтобы она легла. Но она попросила меня оставить её одну, сказала, что позовёт, если что.
Я не ощутил ни боли, ни сильного волнения, узнав о смерти мамы. Конечно, жалко её, как человека. За время, проведённое рядом с ней с момента моего пробуждения, я успел понять, что Анна Андреевна – хороший добрый человек, достойный уважения. Всегда жалко, когда такие люди уходят. Но видимо, отсутствие памяти защитило меня от излишней эмоциональности.
Лена же расстроилась, в её глазах отразилась тревога, и скрытая, не каждому ясная до этого момента печаль, стала легко узнаваемой. На какое-то мгновение она вся сникла, растерялась, как будто не зная, что делать. Но такая потерянность длилась недолго. Губы сжались, во взгляде появилась твёрдость. Она встала из-за стола, я тоже, и мы отправились в сопровождении доктора в комнаты Анны Андреевны. Здесь я был всего один раз, когда знакомился с помещениями дворца.
Женщина, которая была моей мамой, лежала лицом к стене на кровати, стоявшей не посередине комнаты, как в других спальнях, а почти рядом со стеной. Только небольшой прикроватный столик-тумбочка отделял кровать от стены.
Мы с Леной подошли ближе и увидели безжизненно-бледный профиль.
– Когда наступила смерть? – спросил я.
Не успел я получить ответ на поставленный вопрос, в комнату влетел Виктор в сопровождении двух ФСБэшников, которых я уже однажды видел у нас в доме.
– Ничего руками не трогать! – отчеканил он.
– Ты думаешь, это убийство? – удивилась Лена. Я даже не успел об этом подумать или мне не хватило памяти, чтобы понять, что, если есть мёртвое тело, то человек либо умер сам, либо ему в этом помогли. Необходимо исключить один из вариантов.
– Нет, не думаю, – опять чеканил Виктор, – но надо проверить. Ты же знаешь, всё, что касается вашей семьи, – под особым контролем. Вам обоим лучше покинуть комнату.
Я уже собирался последовать его полусовету-полуприказу, как мой взгляд привлекла небольшая деревянная статуэтка медведя, которая стояла на прикроватном столике. Это была допотопная вещь, из далёкого советского прошлого. Я обошёл кровать и, забыв, что ничего не нужно брать в руки, именно это и сделал. Тут же последовал комментарий Лены:
– Этот мишка – подарок твоего отца маме на свадьбу, ведь они поженились в Сибири, по-моему, в Омске, там и познакомились. Мама всегда его везде возила с собой, считая своим талисманом и оберегом.
Я уже знал из рассказов Анны Андреевны, что она родилась в Омске, окончила там медицинский институт, встретила папу, который был в этом городе в командировке, вышла замуж, и поехала с ним колесить по стране, а потом и за рубеж. По специальности она так никогда и не работала.
– Этот мишка был очень дорог твоей маме. Она с ним не расставалась.
Лена говорила, а я рассматривал фигурку. Я её не вспомнил – это точно. Но почему-то мне очень хотелось держать её в руках, вертеть, как будто медведь мне что-то пытался напомнить.
– Можно я возьму его? – обратился я к Виктору.
– Да бери, – ответил тот, отмахнувшись от старого сибирского медведя, – не думаю, что эта безделушка поможет следствию.
Мы с Леной вышли. Прежде чем расстаться и разойтись по своим комнатам, Лена остановилась и немного растерянно и грустно посмотрела на меня. Я понял, чего она ждёт.
– Давай сегодня не будем, – спокойно ответил на её немой вопрос я.
– Я могу просто быть рядом, – произнесла она.
Какой же я глупец! – подумал я. Только что умерла моя мама. Конечно, Лена не предлагала мне секса. Она просто хотела быть рядом. Она никак не может понять и смириться с тем, что я не только потерял память, вместе с ними я потерял свои чувства.
– Не надо, отдыхай. Но спасибо за предложение, – попытался я сгладить впечатление от своего отказа.
Я пошёл не в спальню, ведь ложиться спать было рано, а в мою личную гостиную. Налил виски, залпом выпил. В комнату тут же влетела доктор Света, как будто она наблюдала за мной.
– Олег Петрович, Вам нельзя пить, – быстро, но твёрдо сказала она.
– Вы что? За мной следите? – спросил с усмешкой я, прекрасно зная, что наблюдение за мной – её прямая обязанность.
– Да, конечно, я всё время неподалёку. Так мне велено.
– Кем велено? – как будто я не знал, кем, но что-то нужно было сказать.
– Ваша мама и Виктор Викторович, когда наняли на работу, сказали, чтобы я всегда была поблизости, но лишний раз на глаза Вам не попадалась. Вы очень не любите, когда кто-то рядом. Вот и охрана тоже всегда рядом, но Вы их не видите. Они меня и научили, как себя вести.
Женщина говорила быстро и выглядела немного смущённой, по-видимому, от того, что ей приходится делать мне замечание.
– Так вы что, всё слышите, о чём и с кем я говорю? – тотальной слежки мне только не хватает. Одно дело – знать, что мои секьюрити и врач рядом, другое – что они в курсе всех моих дел.
– С кем – да, а о чём – нет. Мне запрещено подслушивать.
– Почему же ты тогда услышала, что я наливаю виски? – почему-то перешёл я на ты.
– А я не услышала. Я просто знаю, что в этой комнате на видном месте стоит поднос с виски и стаканами. Вы пошли сюда. Только что случилось большое несчастье. Я подумала, что Вы сразу же обратите внимание на виски, поэтому и вбежала в гостиную. В противном случае я была бы в одной из соседних комнат.
Её рассказ мне показался убедительным.
– И что? Тебя устраивает такая жизнь? Каждый день быть моей тенью. А своя-то имеется?
– Меня наняли не так давно, когда с Вами случилась беда. Я ведь реаниматолог, доктор медицинских наук. Пока что живу здесь: днём должна находиться неподалёку от Вас, а ночью ухожу в коттедж, где мне предоставили комнату для проживания. Со мной подписали контракт на месяц. Через два дня он заканчивается, и я покину Вас.
– Не понял, – удивился я. – Кто нанял?
– Я же сказала: Анна Андреевна и Виктор Викторович. Виктор Викторович сам участвовал в подборе персонала, а Анна Андреевна дала добро.
– А почему контракт на месяц?
– Потому что я реаниматолог, врач, занимающийся реанимацией неврологических больных. Пока Вы нуждаетесь в моей помощи, я должна быть рядом с Вами. Вы уже почти поправились, и я Вам больше не нужна.
– Я поправился? Разве? Память-то ко мне так и не вернулась.
– Это не мой профиль. Виктор Эдуардович продолжит занятия с Вами. Аркадий Вениаминович будет Вас и дальше навещать. Да и лечащего доктора Вам, по-моему, уже подыскали.
С Виктором Эдуардовичем Зимницким мы занимались вчера. Следующее занятие должно быть завтра. Профессор же Голиков, если в первое время навещал меня каждый день и чуть ли не ночевал здесь, теперь появляется раз в два-три дня. Точнее, за последнюю неделю я его видел всего три раза.
То, что я услышал от Светы, меня совсем не устраивало.
– А ты бы согласилась быть моим врачом на постоянной основе? – я сразу же перешёл к делу. Во-первых, у меня не было желания привыкать к кому-то ещё. Во-вторых, мне совсем не хотелось отпускать от себя мою мадонну. Мне нравится эта женщина. И если я с кем-то и хочу спать в дальнейшем, то это с ней. Да и почему в дальнейшем?