Над столиками зажигались и гасли зеленые и красные лампочки, означая что-то непонятное Насте. Она стояла в дверях, не решаясь шагнуть дальше.
— Андронова?
Человек в белом халате, с лупой на лбу, очутившись рядом, строго спрашивал:
— Товарищ Андронова?
— Меня послали к Василию Архиповичу.
— Я.
«Это уж слишком, вот так Василий Архипович!» — мысленно воскликнула Настя.
Мастер бригады выглядел не старше двадцати двух лет. У него были румяные круглые щеки, круглый подбородок. И крайне строгое выражение лица.
— Идемте за мной.
Он провел Настю вдоль конвейера, в глубину помещения. Там был его «капитанский мостик», откуда он управлял своей комсомольско-молодежной бригадой. Обыкновенный стол, с телефоном и грудой тетрадок и папок.
— Новенькая! — донеслось до Насти.
Она ловила на себе любопытные взгляды. Как в школе.
Прозвенел звонок. Конвейер стал, аппараты умолкли.
— Десятиминутка, — сказал Василий Архипович. — Перемена по-вашему.
Возле «капитанского мостика» быстро собрался кружок молоденьких девушек, в косынках из накрахмаленной марли, повязанных замысловато, наподобие тюрбанов. Хорошенькие, как на подбор (от молодости или белых тюрбанов?), многие с подкрашенными губками, в туфельках на каблучках. Рабочий класс?
— Привет юной смене! С аттестатом? Стаж зарабатывать?
— Прощай, детство, сон безмятежный! Производственный план! Трезвость!
— Сочинения о Маяковском, где вы, где вы? Все прошло, как с белых яблонь дым. На повестке дня технология сборки.
— Василий Архипыч, ставьте нам ее в ученицы на пуск хода. Ходисты в прорыве, давайте ее нам на выручку.
— Как вас зовут? — спросила одна.
— Настя.
— Дети мои, слышите, Настя! Четыре Тамары есть, три Ирины, а Насти не было, первая.
— Не теряйся, Настя. Смелого пуля боится.
— А ну, разойдемся! Налетели, как на зверинец. Совесть надо иметь! — прикрикнул мастер.
Кстати прозвенел звонок. Мастер повернул рычаг конвейера. Медленно двинулась лента. Зажглись над столиками зеленые и красные лампочки. Тук-тук, тук-тук, — застучали аппараты.
— Школьные привычки еще не позабыты, — сказал мастер, имея в виду болтливость своей молодежной бригады. — Половина и сейчас в институтах и техникумах учится. Я сам в перспективе инженер. У нас здесь редко кто без перспективы живет, стынуть на точке замерзания никому не охота. Ознакомлю вас в общих чертах… За полетом спутника вокруг земной планеты следите? — неожиданно спросил он.
— Да… то есть, нельзя сказать, чтобы очень, — призналась Настя, стараясь сообразить, куда клонит мастер.
— А я даже позывные ловил. Пи-пи… Я раз даже видел, как он летит. Стою на Откосе, над речкой, а он летит. Плавно, чуть красноватый, за звезду принять можно. Дугу по небу сделал и ушел. Летит и летит круглые сутки и сейчас где-то несется. Вникните, разве же он полетел бы…
Он не закончил фразы. Лицо его снова приняло выражение озабоченной строгости. Он шагнул к конвейеру и отрывисто скомандовал в рупор:
— Корзинкина! Призываю к порядку! Разговорами занялись? Срыв трудовой дисциплины. Стыдно, Корзинкина!
Пристыдив Корзинкину, он вернулся к Насте и продолжал с прежним пылом:
— Вникните, мог бы он полететь с точностью до сотой доли секунды, если бы не наша работа — часы? Представьте, исчезли часы! Все перепуталось, неразбериха, сплошной кавардак! Как вылетать самолетам? Как отправлять поезда? Весь железнодорожный транспорт насмарку! Даже градусники ставить больным и то нужны часы.