Мне некогда. Меня ждет мой жених. Мне, знаете ли, уже осточертело кружить вокруг да около, как осел у нории . Ведь и вам, и мне что нужно? Нужно перейти к делу, понятно?
— Нет, дочка, непонятно.
Прическа у Викториты растрепана.
— Так я вам скажу ясней — где этот кобель?
Донья Рамона ахнула:
— Что ты!
— Где же наконец этот кобель? Понятно? Где этот тип?
— Ай, милочка, да ты просто потаскуха!
— Ладно, называйте меня кем угодно, мне безразлично. Я должна отдаться одному мужчине, чтобы купить лекарства для другого. Подавайте сюда этого типа!
— Но, доченька, зачем так говорить?
Викторита повышает голос:
— Потому что мне иначе говорить не хочется, сеньора сводня! Вам ясно? Не хочется!
Заслышав крик, в комнату заглянули племянницы доньи Рамоны. Позади них показалась физиономия дона Марио.
— Что тут стряслось, тетя?
— Ах, эта дрянная девчонка, эта неблагодарная, хотела меня ударить!
Викторита совершенно спокойна. Всегда успокаиваешься, когда тебе вот-вот предстоит совершить что-то ужасное. Или когда решишь не совершать этого.
— Знаете что, сеньора, я лучше приду в другой раз, когда у вас будет поменьше народу.
Девушка открыла дверь и вышла. Не успела она дойти до угла, как ее нагнал дон Марио. Он поднес руку к шляпе.
— Простите, сеньорита. Мне кажется — чего уж тут притворяться! — мне кажется, что я отчасти виноват в происшедшем. Я…
Викторита его перебила:
— Бросьте, я очень рада с вами познакомиться! Вот я перед вами! Вы ведь ради меня пришли. Клянусь вам, я в жизни ни с кем не спала, кроме как со своим женихом. Уже больше трех месяцев, почти четыре, как я не знаю, что такое мужчина. Я очень люблю своего жениха. Вас я никогда любить не буду, но если вы заплатите, я лягу с вами. Я уже сыта по горло. Немного денег, и моего жениха можно будет спасти. А что я ему изменю, на это мне наплевать. Мне важно одно — поставить его на ноги. Если вы мне его вылечите, я буду с вами, пока вам не надоест.
Голос девушки задрожал, она расплакалась.
— Извините…
У дона Марио, старого развратника, не лишенного, однако, сентиментальной струнки, стал комок в горле.
— Успокойтесь, сеньорита! Зайдемте, выпьем кофе, это вам будет полезно.
В кафе дон Марио сказал Викторите:
— Я тебе дам денег, и ты их отнесешь своему жениху. Только договоримся: наши с тобой дела останутся между нами, а он пусть думает что хочет. Согласна?
— Да, пусть себе думает что хочет. Давайте, ведите меня куда хотите.
— Мама…
— Что, доченька?
— Я должна сделать тебе признание.
— Ты? Ох, малышка, не смеши меня!
— Нет, мам, я серьезно говорю — я должна сделать тебе признание.
У матери слегка задрожали губы, но, чтобы это заметить, надо смотреть очень внимательно.
— Говори, дочка, говори.
— Я… Я не знаю, хватит ли у меня храбрости.
— Нет, дочка, говори, не будь скрытной. Вспомни, недаром говорят, что мать — лучшая подруга, лучшая наперсница дочери.
— Ну, если так…
— Так говори же!
— Мама…
— Ну что?
Хулита вдруг как бы отдается порыву:
— Знаешь, почему от меня пахнет табаком?
— Почему?
Мать едва дышит от волнения, кажется, еще секунда, и она задохнется.
— Потому что я сидела рядом с мужчиной, а этот мужчина курил сигару.
Донья Виси облегченно вздохнула. Долг, однако, велел ей сохранять строгий вид.