— Мама…
— Что, доченька?
Племянницу жены зовут Анита, ее мужа — Фидель. Анита — дочка брата доньи Пуры, чиновника аюнтамьенто в Сарагосе, он еще получил орден Благотворительного общества за то, что однажды вытащил из Эбро утопавшую даму, которая оказалась кузиной председателя собрания депутатов. Фидель, муж Аниты, держит кондитерскую в Уэске. Они приехали в Мадрид на несколько дней — свадебное путешествие.
Фидель — молодой человек с усиками и в светло-зеленом галстуке. В Сарагосе он с полгода назад получил приз на конкурсе исполнителей танго, и в тот же вечер его познакомили с девушкой, которая теперь стала его женой.
Отец Фиделя, тоже кондитер, был человеком совсем неотесанным, принимал как слабительное песок, и все его разговоры были лишь об урожае да о пресвятой деве де Пилар. Но, воображая себя очень образованным и деловым человеком, заказал два сорта визитных карточек; на одних стояло: «Хоакин Бустаманте. Коммерсант», а на других было напечатано готическим шрифтом: «Хоакин Бустаманте Вале. Автор проекта «Необходимо удвоить продукцию сельского хозяйства Испании». После его смерти осталась чертова гибель обтрепанных листов бумаги с цифрами и чертежами; он мечтал удвоить урожаи, применив изобретенную им систему: нагромождение террас с плодородной землей, которые бы орошались водой из артезианских колодцев и получали больше солнечных лучей благодаря системе зеркал.
Отец Фиделя изменил название кондитерской, когда унаследовал ее от старшего брата, погибшего в 1898 году на Филиппинах. Прежде на ее вывеске значилось «Усладительница», это название он счел недостаточно многозначительным и поставил другое: «На земле наших предков». Целых полгода придумывал он это название, набралось не менее трехсот вариантов, все примерно в таком же стиле.
Во времена Республики, когда отец умер, Фидель снова переменил название кондитерской, теперь на вывеске стояло: «Золотой шербет».
— Вовсе ни к чему давать кондитерским названия с политическим смыслом, — говорил он.
Тонкая интуиция подсказывала Фиделю, что вывеска «На земле наших предков» была связана с определенным направлением ума.
— Наше дело — сбывать всем без различия сдобные булочки и птицу. И республиканцы, и карлисты платят нам одними и теми же песетами.
Как вы уже знаете, молодые приехали в Мадрид провести здесь медовый месяц и сочли своим долгом нанести тетушке длительный визит. Дон Пабло прямо не знал, как от них избавиться.
— Стало быть, Мадрид вам понравился?
— Да, очень…
Проходит несколько секунд, затем дон Пабло говорит:
— Что ж, это хорошо!
Донья Пура уже без сил. А юная парочка будто ничего не замечает.
— Привет, Викторита! Как я рада тебя видеть!
— Привет, донья Рамона.
Донья Рамона умильно, медоточиво улыбается.
— Я так и знала, что моя девочка обязательно придет!
Викторита тоже пытается улыбнуться.
— Да, сразу видно, что вы к этим делам привычны.
— Что ты сказала?
— Да так, ничего.
— Аи, дочка, какая же ты подозрительная!
Викторита сбросила пальто, ворот блузки у нее расстегнут, взгляд странный — — то ли умоляющий, покорный, но, может, и отчаянный.
— Ну что, хороша я?
— Да что ты, дочка, что с тобой?
— Ничего, со мной ничего.
Донья Рамона, отведя глаза в сторону, попыталась пустить в ход свои испытанные приемчики сводни.
— Ладно, ладно! Не капризничай, как маленькая. Заходи, поиграешь в карты с моими племянницами.
Викторита поднялась.
— Нет, донья Рамона.