— Слушай, Роберто, — говорит она изменившимся голосом.
— Чего тебе?
— Оставь же наконец газету.
— Если ты так хочешь…
Фило берет дона Роберто за руку.
— Слушай.
— Ну, что?
Женщина робко, как невеста, спрашивает:
— Ты меня очень любишь?
— Ну конечно, золотце, конечно, очень! Что это тебе вздумалось спрашивать!
— Очень-очень?
Дон Роберто отвечает, чеканя каждое слово, будто произносит проповедь; когда он повышает голос, чтобы сказать что-то торжественное, он ужасно похож на священника.
— Да, намного больше, чем ты думаешь!
На ходу Мартин пытается привести в порядок свои мысли. Но они скачут, мчатся наперегонки, сталкиваются, падают и снова поднимаются внутри его черепа, ставшего огромным, как поезд, — просто удивительно, как это Мартину удается бежать по улице, не задевая головой о дома.
Хотя очень холодно, Мартин чувствует сильный жар по всем теле, такой жар, что дышать трудно, влажный и даже чем-то приятный жар, тысячью невидимых ниточек связанный с иным жаром, пронизанным нежностью, сладкими воспоминаниями.
— Мамочка, мамочка, это эвкалиптовый пар, эвкалиптовый пар, сделай еще эвкалиптовый пар, ну, пожалуйста…
Голова у Мартина раскалывается, в ней что-то стучит, размеренно, сухо, зловеще.
— Ой!
Еще два шага.
— Ой!
Два шага. -Ой!
Два шага.
Мартин подносит руку ко лбу. Пот льет с него, как с бычка, как с гладиатора в цирке, как с борова на бойне.
— Ой!
Еще два шага.
Мартин принимается лихорадочно размышлять:
«Чего я боюсь? Хе-хе! Ну, чего я боюсь? Чего, чего? У него был золотой зуб. Хе-хе! Так чего же мне бояться? Чего, чего? А мне бы очень нужен золотой зуб. Вот красота! Хе-хе! Я ни в чем не замешан! Ни в чем! Что мне могут сделать, когда я ни в чем не замешан? Хе-хе! Вот тип! Да еще с золотым зубом! Почему я боюсь? Страх к добру не приводит! Хе-хе! И вдруг на тебе, золотой зуб! „Стойте! Предъявите документы!“ У меня нет документов. Хе-хе! И золотого зуба нет. Я Мартин Марко. Один с золотым зубом, другой без золотого зуба. Хе-хе! В этой стране нас, писателей, ни одна собака не знает. Пако, да если бы у Пако был золотой зуб! Хе-хе! „Да, сотрудничай, сотрудничай, не прикидывайся дурачком, вот попадешься, вот…“ Комедия! Хе-хе! Можно с ума сойти! Мир сумасшедших! Буйных сумасшедших! Опасных сумасшедших! Хе-хе! Моей сестре надо бы вставить золотой зуб. Были бы у меня деньги, я завтра же подарил бы сестре золотой зуб. Хе-хе! Какая там к черту Изабелла Католическая, какой вице-секретариат, духовная стойкость! Вам не ясно? Я одного хочу — жрать! Жрать! На латыни я говорю, что ли? Хе-хе! Или по-китайски? Послушайте, вставьте мне вот сюда золотой зуб. Это все понимают. Хе-хе? Все до одного. Жрать! Что? Жрать! Я хочу купить себе целую пачку и не курить эти собачьи окурки! Что? Этот мир — сплошное дерьмо! Здесь всяк только для себя мастак! Что? Все до одного! Кто больше всех кричит, сразу умолкает, как дадут ему тысячу песет в месяц! Или золотой зуб. Хе-хе! А мы, бездомные и голодные, должны подставлять щеку и валяться в грязи с потаскухами! Славно! Ну право же, славно! Так и хочется послать все к черту, пропади оно пропадом!»
Мартин яростно сплевывает и останавливается, прислонясь спиной к серой стене дома. Перед глазами у него все плывет, минутами он сам не» понимает, жив он или умер.
Мартин едва стоит на ногах.
Подвесная люстра с зелеными шарами как будто погашена. На самом деле в зеленых шарах нет ламп, это просто украшение. Комната освещается маленькой лампочкой без абажура, стоящей на ночном столике дона Роберто.
Над изголовьем кровати висит на стене цветная литография с изображением Богоматери — утешительницы скорбей, свадебный подарок сотрудников дона Роберто по собранию депутатов, уже пять раз бывший свидетелем благополучного разрешения от бремени.