Итак, дорогая мама, хочу Вас порадовать: я, хоть живу в разлуке с Вами, уже не одинок в мире, я встретил женщину, которая поможет мне основать семью и создать домашний очаг, будет моей спутницей в трудах житейских и, даст Бог, принесет мне счастье своей добродетелью и истинно христианскими чувствами. Надеюсь, что летом Вы наберетесь сил навестить Вашего сына, который так по Вас тоскует и знает, что Вы испытываете то оке. А о дорожных расходах Вы, мамочка, не беспокойтесь, — только ради удовольствия увидеть Вас я готов заплатить эту сумму и еще много сверх того. Вот увидите, моя невеста Вам понравится. Она добрая, как ангел, трудолюбивая, хорошенькая и добропорядочная девушка. Само ее имя — Эсперанса — подходит к ней как нельзя лучше, да, оно вселяет в меня надежду, что брак наш будет удачным. Усердно молитесь Богу, чтобы он даровал нам счастье, оно также будет светочем, который озарит Вашу старость.
На сем кончаю. Нежно целую Вас, дорогая мама! Ваш любящий и всегда о Вас помнящий сын
Тинин»
— Кажется, получилось недурно. Да, вот эти слова в конце насчет светоча звучат очень даже недурно.
Затем он подошел к ночному столику и с нежностью и благоговением, будто рыцарь Круглого Стола, поцеловал фотокарточку в кожаной рамке, где дарственная надпись гласила: «Моему бесценному Агустину с тысячью поцелуев Эсперанса».
— Если мама приедет, я ее, пожалуй, спрячу.
— Сеньора Селия!
Донья Селия как раз варила в кастрюльке послеобеденный кофе.
— Сейчас иду! Вам что-нибудь надо?
— Да, будьте так любезны.
Донья Селия убавила газ, чтобы кофе не вскипел, и поспешила на зов, снимая с себя на ходу передник и утирая руки халатом.
— Вы меня звали, сеньор Агуадо?
— Да. У вас не найдется пластыря?
Донья Селия достала пластырь из серванта в столовой, вручила его Вентуре и принялась размышлять. Донье Селии было бы очень жаль, да и кошельку накладно, если бы любовь этих двух голубков пошла на убыль и, чего доброго, дело кончилось разрывом.
«Ну, может быть, это совсем другое, — говорила себе донья Селия, которая всегда старалась видеть вещи с хорошей стороны, — может, просто у его девушки прыщик вскочил…»
Донья Селия — в том, что не касается дела, — быстро привязывается к людям, когда их узнает поближе; донья Селия очень чувствительна, да, она очень чувствительная содержательница дома свиданий.
— И ты никогда не думала о замужестве?
— Нет, милый, до сих пор не думала. Я выйду замуж, когда будет приличная партия. Сам понимаешь, выходить замуж, чтобы не вылезать из нужды, дело нестоящее. Еще успею, времени у меня достаточно, я думаю.
— Счастливая! А мне вот кажется, что уже ни для чего времени не осталось; мне кажется, у нас оттого много свободного времени, что его слишком мало, и мы поэтому не знаем, как его употребить.
Нати кокетливо сморщила носик.
— Ах, Марко, дорогой! Только не вздумай угощать меня глубокомысленными фразами!
Мартин рассмеялся.
— Не сердись, Нати.
Девушка взглянула на него с лукавой гримаской, открыла сумочку и достала эмалевую сигаретницу.
— Сигарету хочешь?
— Спасибо, я как раз без курева. Какая красивая сигаретница!
— Да, миленькая вещица, это подарок. Мартин роется в карманах.
— У меня были спички…
— Вот, закуривай, мне и зажигалку подарили.
— Ах, черт!
Нати курит очень элегантно, движения ее рук непринужденны, изящны. Мартин залюбовался ею.
— Слушай, Нати, мне кажется, мы с тобой — очень странная пара: ты одета с иголочки, прямо картинка из модного журнала, а у меня вид бродяги, весь оборван, локти наружу торчат…
Девушка пожимает плечами.