Однажды он вышел из дома, чтобы встретиться со мной в баре в Южном Бостоне. Оттуда попал в больницу. Из больницы – в КПЗ. А оттуда – в тюрьму. Вот как вышел в четверг вечером из дома, так до сих пор и не вернулся.
Беатрис смотрела на меня так, как смотрели монашки в начальной школе. Мне и тогда это не нравилось, и сейчас не понравилось.
– Беатрис, – сказал я. – Мне очень жаль, что твой муж похитил твою племянницу, потому что считал, что его сестра – не мать, а дерьмо.
–
– Что? – удивился я. – Нет. К деньгам это никакого отношения не имеет.
– А что тогда?
– Слушай, – сказал я как можно мягче. – У меня, как и у всех после кризиса, дела идут хреново. Деньги для меня не главное, но работать забесплатно я себе сейчас позволить не могу. К тому же сейчас я еду на собеседование к человеку, который, может быть,даст мне постоянную работу, так что и халтуру я взять тоже не смогу. Понимаешь?
– Хелен себе нового мужика нашла, – сказала она. – Сидел конечно же. Знаешь за что?
Я мотнул головой и попытался отмахнуться от нее.
– Изнасилование.
Двенадцать лет назад Аманду Маккриди похитили – ее дядя Лайонел с парой копов. Не с целью выкупа и не чтобы нанести ей вред, нет. Они всего лишь хотели найти ей семью и мать, которая не пила бы так, будто ей принадлежат акции ликероводочного завода, и не выбирала бы себе приятелей из каталога извращенцев. Когда я нашел Аманду, она жила с семейной парой, которая искренне ее любила. Они были готовы костьми лечь, чтобы обеспечить ей здоровую, стабильную и счастливую жизнь. Вместо этого они оказались в тюрьме, а Аманда – у Хелен. И это я ее вернул.
– С тебя должок, Патрик.
– Чего?
– Я говорю, с тебя должок.
Я снова почувствовал прилив ярости – тихое тик‑тик,которое нарастало, превращаясь в гул тамтамов. Я правильно поступил. Я знал, что правильно поступил. Без всяких сомнений. Вместо сомнений была эта ярость – мутная, бессмысленная, растущая все последние двенадцать лет. Я засунул руки в карманы – чтобы не врезать кулаком по белой стене с наклеенной на нее картой метро.