Нет, ну щас расплачусь!
2. Кое-что о раритетах, планах и опасениях
В арт-салон под названием «Модерн» (другие варианты названия даже и не рассматривались из-за моей любви к этому стилю) мы решили зайти через кованые подвальные ворота. Над подвалом имеется еще два этажа. На первом – картины, и пока, в основном, Ольгины, потому что местные художники еще не опомнились от нашего триумфального дебюта в качестве коммерсантов и попросту не успели насоздавать шедевров, достойных нашей галереи. Среди выставленных работ есть даже одна моя – копия «Заискивающего перса» Чарльза Ворда: викторианская девица возлежит на диване, на спинке которого расположился шикарный белый персидский кот. Я выбрала для копирования эту картину (копирование мастеров – новый этап моих занятий живописью под руководством Ольги), потому что изображенное на ней – совершенно точная иллюстрация моего пребывания в 1909 году. Такой диван, такие диванные подушки и такого кота я видела в доме моей прапрабабушки. Правда, того кота заискивающим уж никак не назовешь – на редкость самолюбивое и независимое существо. Ольга сказала, что у меня отбоя от заказчиков не будет: половина зажиточного населения Энска захочет иметь у себя эту картину. «Прямо монпансье, а не живопись, – заявила Оля, – но обывателям такое страшно нравится. Готовься работать. Но можно и не работать – задери цену, и заказчиков станет меньше…» Второй этаж салона отведен под служебные помещения. Мой кабинет именно в той части, где эркер, там моя прабабушка когда-то устроила свой будуар. Видимо поэтому работать здесь сложно – все время тянет расслабиться, помечтать и подойти к эркеру, чтобы полюбоваться дивным видом на набережную и мост через реку.
Громов нажал на кнопку справа от ворот и закричал, размахивая руками перед камерой наружного наблюдения:
– Дэн, открывай!
Камеры слежения – это необходимо, сказал Гр-р, когда ремонт еще только начинался. Но, по-моему, Громов в детстве не наигрался в Джеймса Бонда и поэтому отвел душу на шпионских штучках в моем салоне. Видеокамеры спрятаны всюду, даже в туалетах. Но на втором этаже – только в коридоре, в кабинетах их нет, я была против – слежки за мной еще не хватало! Какая безопасность – просто ревнивый Громов хотел знать, чем я занимаюсь, когда он от меня далеко! Вся информация стекается на пульт дежурных охранников – специальное помещение под лестницей, ведущей на второй этаж. Сегодня там нес вахту Денис Углов, сотрудник громовского детективного бюро. «Это временно, – ворчал Гр-р. – Как только найду подходящих людей, Дэна заберу – он мне самому нужен!» Но пока в дежурке, как называли комнату под лестницей сами охранники, сидели только ребята Громова.
Щелкнул замок, и Гр-р отворил ворота. Все разом замолчали, когда оказались внутри. По себе знаю, какое впечатление производит наше собрание энского антиквариата – будто попадаешь в 1909 год…
Подземелье больше не походило на склеп или погреб, каким мы его обнаружили, да и подвалом-то его сейчас можно назвать с натяжкой – стопроцентный выставочный зал, по настоянию Громова оборудованный всеми новейшими галерейно-музейными фишками – от витрин полного видения (в них можно заглянуть со всех сторон) до устройств климат-контроля и WEB-камер.
Все лето, пока шел ремонт, мы вчетвером – Оля, Жанна, я и Лиза Уварова, наш искусствовед – носились по Энску в поисках раритетов, воплощая в жизнь Ольгину идею – развернуть выставку «Быт дворянства г. Энска перед первой мировой войной». Жанну я заставила подписать договор о сотрудничестве, а то она так бы и работала на добровольных началах, альтруистка… Мы стаскивали в мансарду найденное и корпели над провенансом к каждому предмету, описывая его происхождение и историю владения. Жанна переживала, что подвала не хватит. Барахла хренова куча, заявил Гр-р, немедленно схлопотав от меня выговор: почему куча хренова, если все – чистейший антиквариат, а вовсе не барахло?
Теперь весь подвал забит артефактами. В центре на покатом возвышении красуется бьюик 1907 года, освещенный с четырех сторон раздобытыми Серегой софитами. Прабабкины платья, шляпы, знаменитая шелковая шаль, даже корсет, чулки и подвязки мы пристроили на манекенах. Не забыт и ее дорожный шкаф – мы открыли его створки, разложив по полочкам разные предметы дамского туалета. В витринах – посуда, ридикюли, образцы вышивки, перчатки, веера, подносы для визитных карточек, рамки для фотографий (естественно, со старинными фотографиями), альбомы для стихов и чернильные приборы. С украшениями решили не связываться – ограничились их увеличенными фотографиями. Мебель заслуживает отдельного разговора. Гр-р долго упирался, не желая даже на время расставаться со своим фортепьяно и родовым буфетом. Но после того как на шпинделевском чердаке нами был обнаружен диван Вовкиного прадедушки и вместе с моей ширмой отреставрирован, Громов сдался: как можно воссоздать интерьер времен модерна без музыкального инструмента и буфета! Ольга притащила найденную у Устюжанина роскошную бархатную портьеру оливкового цвета, с вышитой золотом каймой в виде листьев и цветов кувшинки. Штора прекрасно гармонировала с ширмой, и я предложила изобразить на стене окно и укрепить на нем портьеру. Сергей снова продемонстрировал умение работать с осветительными приборами, создав полную иллюзию того, что свет идет от этого искусственного окна. Заразившись всеобщим энтузиазмом, Громов приволок из своей спальни настоящий персидский ковер. «Вот, подлинный Хорасан, дореволюционный, – заявил он. – Смотрите, какой оттенок желтого – шафраном красили…» Шпиндель, посчитав, что антиквариата под его фамилией в салоне мало, сутки перетряхивал с Жанной свои шкафы и самолично посетил чердак, куда, по его словам, лазил только в детстве. Результатом его раскопок была здоровенная коробка из-под старого телевизора «Рубин», содержимое которой вызвало у нас, как сказал Вовка, калче шок, то есть культурный шок, состояние замешательства и дезориентации при виде столь редких предметов. Но меня заставило превратиться в девушку с веслом (кто не знает, я становлюсь подобием парковой скульптуры – замираю, обездвиженная и безгласная, – если меня что-то пугает или сильно удивляет) вовсе не содержимое Вовкиной коробки, а сама коробка. Приложив некоторые усилия, я думаю, даже в Энске можно откопать какое-нибудь яйцо Фаберже. Но проще опухнуть от прикладываемых усилий, чем найти еще одну такую же коробку. Вот уж редкость так редкость – картонная упаковка, которой лет тридцать, не меньше… Надо поговорить с Олей, может, следующая наша выставка будет авангардистской – типа «С тарой по жизни»? Поэтому я не дала Громову сжечь коробку в камине, как он собирался. Пусть поживет пока…
Когда Жанна с Олей выгрузили шпинделевские экспонаты, стало ясно, что посмотреть, действительно, есть на что. Серебряные подстаканники, с четырех сторон украшенные эмалевыми миниатюрами – русская тройка. Деньги Российской империи до 1917 года – государственные кредитные билеты разного достоинства, особенно много пятисотрублевок с изображением Петра I. Черное кожаное портмоне – размером с небольшой портфель. Серебряная чайница – вся в гравированных розах. Веер из перламутра с белыми страусовыми перьями, украшенный золотой монограммой – три замысловато соединенных буквы: «ПФШ». Знаю я, кто такая «ПФШ» – Полина Федоровна Шпиндель, сестра моей прабабушки Анны, ставшая женой адвоката Антона Владимировича Шпинделя, Вовкиного прадеда. А ведь адвокат клялся, что не женится ни на ком, только на Анне! Я сама это слышала, потому что в момент клятв Шпинделя-старшего находилась в теле той самой Анны. Еще в Вовкиной коробке были: серебряный чайник, крышку и ручку которого украшали вставки из слоновой кости; бронзовый бюстик «Дама в шляпе» – похожий стоял на полке одного из книжных шкафов в кабинете моей прапрабабушки, а, может, это он и есть, Шпинделю от Полины достался; подсвечник Мейсенской мануфактуры – фарфор, надглазурная роспись, марка в виде синих скрещенных мечей; пенсне в черепаховом футляре; бронзовая пепельница в виде лежащей на спине обнаженной женщины, распахнувшей накидку. Пользовались нескромной пепельницей исключительно в мужских компаниях, оставшись без дам, сказал Шпиндель. А он-то откуда знает – с дамами или без дам? Дамы в те времена были куда смелее мужчин – в этом я сама убедилась… Еще мы нашли три флакона из-под духов – все из цветного хрусталя, а также небольшое овальное зеркало – почти совсем как то, мое, что вслед за высоким зеркалом из спальни покрылось сетью трещин и перестало отражать. Теперь я не могу устанавливать связь с Аделиной, колдуньей из 1909 года, которая однажды не только вернула меня в мое настоящее, но и помогла изменить ход событий, что в конце концов спасло жизнь Громову. Надо попробовать с зеркалом Шпинделя поработать, подумала я, вытаскивая из груды Вовкиного антиквариата старинные пяльцы – совсем как те, что стояли в комнате Анны в 1909 году.