Большинство из них при малейшей опасности просто сядут в свои частные самолеты и покинут страну.
– Прихватив с собой реквизиты своих счетов в швейцарских банках.
– Именно, – сказал Якоб. – Их он презирает. Мы оба с ним интересуемся подоплекой событий. Тебе он понравится. Мы часто говорим о тебе.
– Что ж, значит, его не смущает твоя «шпионская» работа на НРЦ?
– К его чести, это действительно так. Он даже поставляет мне сведения.
– Какое же место он занимает в пространстве, четко разделенном между «друзьями Америки» и «фундаменталистами‑ваххабитами»?
– Его можно причислить как к тем, так и к другим, но ни тем ни другим он не является.
– Но он является видным членом королевского дома, где существует баланс сил между теми и другими, и представляет собой идеальную мишень для активистов МИБГ, несомненно желающих втянуть его в свою деятельность.
– Не совсем так, – сказал Якоб. – Ты забываешь, что радикалы из МИБГ как раз и видят все исключительно в черно‑белых красках, которые они только и способны воспринимать. Им не по нутру человек противоречивых взглядов. При всей набожности Файзаля – а он человек исключительной набожности, какая мне даже и не снилась, – он остается верен королевской семье. Какие бы мощные аргументы ни выдвигали радикалы, пытаясь перетянуть его на свою сторону, он никогда не предаст короля.
– Каким образом МИБГ стало известно о ваших отношениях и знают ли они всю степень вашей близости?
– Знают, а из каких источников – мы теряемся в догадках, – сказал Якоб. – Попутно я продолжал другую связь. Могли случаться какие‑то проколы, неосторожные поступки. Существуют, наконец, слуги. Даже при всем старании совершенно отгородиться от окружающего мира невозможно. Такая особенность, как гомосексуальная ориентация видного члена королевской семьи, рано или поздно становится известной. Грязные сплетни всегда найдут трещинку в самой толстой из стен.
– И именно это выложила тебе МИБГ, когда в июне ты вернулся из Парижа?
Якоб оперся ногами о край биде и, подтянув колени к локтям, обхватил ладонями лоб. Он кивнул.
– И вот зачем МИБГ понадобился Абдулла, – сказал Фалькон. – Единственная привязанность, которая перетянет чувство к любовнику, – это родительская любовь. Так они удерживают тебя в подчинении. Но что именно им надо?
– Файзаля невозможно целиком и полностью превратить в законченного радикала, – сказал Якоб. – Им нужна его смерть.
– Ни с кем, кроме Хавьера, я говорить не буду, – заявила Консуэло. Заявила громко и так резко, что мужчины в кабинете даже попятились, как если бы она вдруг выхватила из ножен кинжал.
Они находились в кабинете директора торгового центра. Зарешеченные ставнями окна выходили на широкую улицу Луиса де Моралеса. В комнате царила прохлада, хотя снаружи глаза слепило яркое солнце. Беспощадные лучи, проникая сквозь щели ставен, испещряли белыми полосами противоположную стену, украшенную копией картины Хуана Миро. Консуэло знала, что картина эта называется «Собака, лающая на луну». И действительно, на ней можно было различить яркое пятнышко – собаку – и кривой белый серп луны на непроглядно темном фоне, мрак которого прерывало лишь подобие железнодорожных путей – дорога, ведущая в никуда, в пустоту забвения. Консуэло было мучительно горько глядеть на эту картину, изображавшую, по замыслу Миро, как теряются мелкие формы в пустоте пространства.