Она сказала: «Я ведь из буржуазной семьи. Я борюсь с этим наследием, но знаю все ваши хитрости». Рыться в карманах там в порядке вещей, Хавьер. И женщины в этих семьях поднаторели в таком искусстве. Улики – это их конек.
– Мариса по собственной воле тебе это рассказала?
– Нет, я спросил ее об этом.
– Почему вдруг?
– Не знаю, – сказал Кальдерон. – Помнится, я искал свои ботинки и нервничал, как вернусь домой и не будет ли скандала с Инес. Ведь я впервые не ночевал дома. Думаю, что я обратил внимание тогда на некоторую странность поведения Марисы.
– В чем же странность? Теперь‑то ты можешь объяснить, что именно тебе тогда показалось странным?
– Такие вещи обычно жены делают… не любовницы, – сказал Кальдерон, давя в пепельнице окурок. – Вот и Инес меня обыскала, когда я домой приехал.
– Ты слишком много куришь, Эстебан.
– А что мне еще остается? Кроме того, это способ успокоить нервы.
– Может быть, тебе стоит подумать о другом, альтернативном способе успокоить нервы.
Кальдерон поднял взгляд, в котором мелькнуло подозрение.
– Можешь как угодно лезть из кожи вон, Хавьер, но на твою кушетку психоаналитика я не лягу.
– Ну а на чью‑нибудь другую кушетку? – Фалькон щелкнул кнопкой, перелистнув страничку ноутбука. – И есть еще один вопрос относительно записи.
Кальдерон, казалось, ощетинился. Не сводя глаз с Фалькона, он закурил и, выпустив дым уголком рта, сказал:
– Валяй. Я весь внимание.
– Как ты думаешь, зачем Марисе понадобилось сообщать старшему инспектору Зоррите о том, что она виделась с Инес?
– Зоррита говорит, что лжецы – сущие дети. Мариса пыталась втереть ему очки насчет своей встречи с Инес, но он оборвал ее.
– Зоррита не записывал показания от руки, а использовал диктофон. Я прослушал всю его беседу с Марисой, – возразил Фалькон. – Если и есть что‑то в ее показаниях крайне для тебя невыгодное, о чем ты никоим образом не хотел бы ставить в известность Зорриту, так это факт встречи Марисы и Инес и особенно обстоятельства этой встречи.
– Наверно, – скучным голосом промямлил Кальдерон. Он не понял, куда клонит Фалькон, а упомянутая деталь не показалась ему значимой.
– Зоррита разыскал свидетеля, наблюдавшего их встречу шестого июня в Садах Мурильо. Сделать это оказалось нетрудно, потому что произошедшая между ними сцена была впечатляющей и запоминалась. Свидетель утверждал, что они скандалили, как две уличные девки, которые не могут поделить территорию.
– Похоже, свидетель в этом смысле человек опытный.
Мужчины обменялись невеселыми улыбками.
– Согласно его показаниям, оскорблениями сыпала Мариса, – продолжал Фалькон, не переставая щелкать страничками ноутбука. – Она даже выкрикнула что‑то наподобие: «Так знай же, что если он и поднимает на тебя руку, так это потому, что ему обрыдло видеть утром твою кислую рожу после того, как ночью он был со мной и все было лучше некуда!» Тебе Мариса об этом рассказала? Спрашиваю потому, что в рассказе Зоррите она об этом промолчала.
– Ну и что тебя в этом так заинтересовало?
– Во‑первых, мне интересно, откуда Мариса узнала о том, что ты бьешь Инес? Никаких синяков на лице у Инес не было. Может быть, ты говорил ей об этом?
– Нет.
– Может быть, ее прошлое, тяжелая жизнь в Гаване научили Марису хорошо распознавать следы побоев?
– Мне совершенно непонятно, к чему ты все это говоришь, Хавьер, – с металлом в голосе, словно с судейской трибуны, произнес Кальдерон.