- Терроризьм настал? Гексоген подложили? У, Чечня проклятая! Бежим, пока дом не рухнул! Давай, Маринка, хватай деньги и документы, а ты, Нинка, чего рот разинула! Дуй вниз по лестнице, небось народ уже во дворе стоит. Ну, Маринка...
И он принялся тянуть меня за руки. Я медленно встала. Иван Дмитриевич милый, приветливый человек, но жуткий дурак. Он работал на эстраде, пел куплеты, которые в те времена назывались "На злобу дня". Профессия наложила на Ивана Дмитриевича свой отпечаток. У него очень развита речь, старичок сначала говорит, потом думает... Нет бы сообразить, что взрывчатку, как правило, помещают в подвале.
- Что за чушь ты несешь, - налетела на Минкина Хрусталева, - совсем из ума выжил! На Маринку Дундук покушался, жуткий человек.
Не переставая говорить, Нина Михайловна всунулась в кухню и запричитала:
- Ой, ой, все в клочки!
- Какой Дундук? - недоумевал Иван Дмитриевич.
- Господи, Ваня, - всплеснула руками соседка, - словно на необитаемом острове живешь! Весь дом гудит, а ты и не знаешь ничего! У Мариночки новый жених, имени не знаю, кличут его Дундук или Байбак, ну, неважно! Другое интересно, парень богатый, на таком джипе к подъезду подруливает! У него павильоны на нашем рынке.
- У джипа? - разинул рот плохо соображающий Иван Дмитриевич.
- Ваня!!! Нет, конечно, у этого Дундука или Байбака, вот конкуренты и решили избавиться от мужчины, а Маринке досталось. Ох, зря ты, детка, с ним связалась. Кстати, - наклонилась ко мне Нина Михайловна, - детка, как его все же звать, Дундук или Байбак?
Я смахнула с лица волосы.
- Не знаю, первый раз про такого слышу.
- Ой, Виолочка! - изумилась Хрусталева. - А Маринка где?
- На свадьбу укатила.
- Да? А ты что тут делаешь?
- Полы мыла, - сдуру ляпнула я и тут же пожалела о сказанном, потому что в глазах Нины Михайловны, нашей главной подъездной сплетницы, заметалось нечто, похожее на радость, и она с плохо скрываемым восторгом спросила:
- Что, Олега выгнали с работы?
- Нет, конечно.
- Тогда с чего ты в поломойки к Марине нанялась?
Я хотела уже пуститься в объяснения, но тут в квартиру ворвались Ленинид с огнетушителем, Тамарочка с ведром воды и Ванька, вооруженный большим пластмассовым пистолетом.
- Всем стоять, руки за голову! - заорал малыш. Иван Дмитриевич побелел.
- Нина, я же говорил, что это чеченский налет, а ты не верила!
- Ваня, не идиотничай! - взвилась Хрусталева. Она мигом выхватила у мальчишки из рук оружие и отвесила Ваняше подзатыльник.
- А-а-а, - зарыдал мальчуган.
- Не смейте бить ребенка, - рассердилась я.
- Это исчадие ада, - закричала в ответ Нина Михайловна, - несчастье всей лестничной площадки! Кто мне дверь ножиком изрезал?
- А зачем ты сказала в лифте, что моя мама б..., - кинулся в атаку Ваняша, - сама такая!
- Все равно не смейте бить ребенка!
- Да его мать проститутка, пробы ставить негде, а бабка - воровка. Ее тут весь район знает, она пивом в ларьке торговала и вечно недоливала, - сообщила Хрусталева.
Ваняша изловчился и долбанул ногой по коленке Нины Михайловны.
- Ах ты дрянь! - взлетела на струе злобы сплетница и схватила мальчишку за руку.
Я рванула Ваньку к себе, раздался нечеловеческий крик. Это орала Нина Михайловна.
- Господи боже... помогите, о! Нет!
Мы с Иваном Дмитриевичем уставились на Хрусталеву. Честно говоря, зрелище было жутким. Толстыми, сарделеобразными пальцами, унизанными золотыми перстнями, Нина Михайловна сжимала оторванную окровавленную детскую ручонку, вернее, кисть мальчика.