У нас детектив!
- "Утенок, убивший цыпленка", - воскликнула я.
- Не пойдет, - пробормотала Олеся Константиновна, - совершенно мимо. Не надо нам водоплавающих.
- Курица - сухопутное, - хихикнула противная соседка по комнате.
- Мила, поди сюда, - всунулся в кабинет лысый мужик.
Девица зевнула и вышла. Олеся Константиновна проводила ее неласковым взглядом.
- Так, вернемся к нашим баранам, то есть к названиям. Мне импонирует слово "гнездо", только не цыпленка! Гнездо... гнездо. Погодите-ка.
И она ушла. Я осталась в кабинете и от скуки принялась рассматривать корешки валяющихся повсюду книг. Неужели все авторы так мучаются с названием или я такая, особо тупая?
Застучали каблучки, Олеся Константиновна влетела в кабинет.
- Отлично! Найдено! "Гнездо бегемота"! Я чуть не свалилась со стула.
- Кого?
- Бегемота.
- Разве это животное вьет гнездо?
- Понятия не имею, - протянула редакторша, записывая что-то на настольном календаре, - да и какая разница! Главное, привлекает внимание, возбуждает интерес.
- Но в моей книге нет ни одного бегемота! Олеся Константиновна протянула руку, выудила с подоконника рукопись и сказала:
- А вы впишите, про бегемота-то.
- Как? - растерялась я. - Не понимаю. Редакторша перелистнула страницы.
- Ага, вот сюда. У вас главная героиня говорит мужу: "Кажется, ткнула палкой в осиное гнездо". А он ей пусть ответит: "Знаешь, больше похоже на гнездо бегемотов".
Олеся Константиновна подняла на меня красивые, умело накрашенные глаза и неожиданно улыбнулась. Тут же ее суровое лицо преобразилось самым волшебным образом. Сразу стало понятно, что Олесе Константиновне нет еще и тридцати, что она очень хороша собой, смешлива и приветлива. Просто служебное положение обязывает ее быть неприступной.
- Видите, как просто? - спросила Олеся. Я кивнула.
- Скажите, а можно принести еще одну рукопись?
Улыбка на губах редакторши испарилась.
- Несите, - сказала она, - отдадим на рецензию.
Добежав до метро, я уставилась на книжный ларек. Эх, жаль, забыла спросить, когда выйдет моя книжечка! Ладно, потом соберусь с духом и позвоню.
- Девушка, - послышался слева тихий, вкрадчивый голосок, - помогите на храм, спаси вас господь.
Я обернулась. Высокая худощавая женщина, замотанная с головы до пят во все черное, протянула мне нечто, похожее на железное ведро с крышкой. Вверху имелась прорезь, а бок "церковной кружки" украшала фотография покосившегося здания с куполами.
- Подайте, сколько сможете...
Рука потянулась к кошельку. Вообще говоря, я перестала раздавать милостыню. Когда первый десант нищих высадился в столичной подземке, я, как, наверное, и остальные москвичи, пришла в ужас. Дети-сироты, инвалиды афганской и чеченской войн, бабки, собирающие копейки на похороны дочерей, - все вызывали острую жалость. Глотая горький комок, я протягивала им с трудом заработанные деньги, успокаивая бунтующую жадность: ладно, ты еще на ногах и вполне прилично получаешь, а этим-то каково?
Но спустя некоторое время наступило отрезвление. Я поняла, что это бизнес. Бабушки, с несчастным видом выклянчивающие "на хлебушек", имеют родственников, и никаких ветеранов среди калек нет. Их привозят из бывших союзных республик, чтобы выколачивать из людей деньги. Поэтому теперь я не подаю никому, кроме тех, кто сидит на ступеньках в окружении разномастных собак с табличкой "Содержу приют". Тоже глупо, скорей всего дворняги просто приведены с улицы, а рублики пойдут попрошайке на выпивку.