Исчезали сети, запчасти к машинам, шали и мопеды, пустели кошельки… Людская масса поколыхалась и стала стремительно растекаться через ворота и щели в заборе прочь.
Недоумение посетило даже завсегдатаев скверика близ гастронома. Сидя и полулёжа на травке в скупой тени молодой акации они до этого высокоартистично радовались первенцу некоего пожилого, лысого мужика, кого видели впервые. И вдруг вся компания враз протрезвела, совершенно, вся, кроме лысого, кто всё также нёс счастливую околесицу и лез целоваться ко всем напропалую. Завсегдатаи помрачнели, ощутили сильнейшую слабость и голод, как после сильного приступа дизентерии, кляня причуды организмов, они пугливыми тенями, стенками стали разбредаться по домам…
– Ну, как, Авдеич, уразумел, сколь изящно можно изымать нечестно нажитое, предварительно проревизировав кой-какие буйные головушки, вычленив специфические своей пакостливостью мыслёшки? – неудержимо улыбался Пеонов.
– Ну, вы даёте… климатологи, хитро дело обставили. А куда всё добро-то деваете?
– В нужном месте, где обретает товарный вид и готово служить новым, честным хозяевам.
– Я пошёл, – топтался уже в дверях Куян, – живьём хотца всё посмотреть.
– Не обольщайся, подобное деется далеко не на каждом шагу…
– Ушёл-таки, следопыт ты наш красный, – усмехнулся Пеонов, – скорее всего, учуял себя в пострадавших.
Действительно, Куян спешил проверить в гараже тайничок, где хранились запчасти, самые-самые, из тех, что достать честно попросту невозможно. Уже близ редакции его привлёк еле слышный разговор, доносящийся из-за глухого кирпичного забора поликлиники, из кленовой чащи, разговор взволнованный, но неразличимый отдельными словами. Чертыхаясь на хрустящие порой сучки под ногой, Куян прокрался со двора, присмотрелся, прислушался и ахнул – мужчина и женщина, ведущие беседу, были совсем голыми, посильно маскировались лопушками.
Да ведь это Нюська Лапшина, признал Куян, завпроизводством в кафе «Колос», собеседник же её ему был незнаком, по всему, из залётных. Сала-то сколько отрастила на дармовых харчах, поморщился Куян, уж очень срамно, моя Степановна такой молодухе и то сто очков вперёд даст.
– …Я вас умоляю, – говорила Нюська плаксливо, – уйдите, не пяльтесь на меня, вот посмотрите, муж вас изувечит.
– Куда, куда уйти мне, о бессердечная, рад бы, да смокинг, как видите, отутюжен совсем неважнецки. Какая же вы всё-таки чёрствая женщина, чужая беда вам, как с гуся вода.