Смерть-воскресение можно считать одним из древнейших архетипов эволюции сознания.
Жертва
Древняя шаманская инициация, перекодированная в рамках новой парадигмы, видится и в тантрической практике Чод – поднесении своего тела в жертву злым духам.
Ритуальное убийство – расчленение – поедание/приобщение – собирание – переход в новое качество лежит в основе древних жертвоприношений, начиная от архетипа умирающего и воскресающего зверя (как на медвежьем празднике айну). Человеческое жертвоприношение также часто предполагало обожествление жертвы, передаваемой общиной миру предков (в позднейшей системе ценностей подчёркивались атрибуты «святости» жертвы: невинность, первородство и т. д.).
Аскеза
Аскеза как мучительное самоограничение, самоистязание (даже членовредительство) имеет прямое отношение и к принесению себя в жертву, и к инициации, переходу в экстатическое состояние, обретению новых способностей и мощи. Аскет выходил из мира людей, направив свою волю прямо противоположно текущим людским стремлениям. И таким образом тоже оказывался вовне, в мире духов и сил (и тем самым, как ни парадоксально, его подвиг получал социальную санкцию). То же происходило и с ушедшим в пустыню.
Карнавал
Аграрный культ, привязанный к земле и обязанный почитать её духов, приобщал людей к миру духов-хозяев через праздники-карнавалы с их гипертрофированной сексуальностью и нарочитой непристойностью, принесением (или имитацией) кровавой жертвы, вечным повторением мистерии убитого, растерзанного и воскресающего бога, явлением трикстера (собирательного первопредка) во имя богатства и плодородия/чадородия.
Мистерия, лежащая в основе карнавала (во всех его формах), сочетает в себе приход духов (масок, ряженых), возвращение в первовремя, буйства, снятие табу с обновлением мира через жертву (смена власти, сожжение старого божества) и возрождение.
В процессе развития древняя мистерия может обретать дополнительные значения, новые социальные и психотехнические смыслы, эволюционируя по всему спектру от буддийской тантры и христианства до народных культов и демонопоклонничества, от психических патологий до светских народных забав. Таковы свойства архетипа.
Шабаш
В принципе, нетрудно заметить, что сценарий шабаша укладывается в вышеописанный сюжет. Разница в «перевёртыше»: вместо мужчин деятелями были женщины и ведьмовской шабаш мыслился губительным, а не плодоносным. И то, что ведьмы не наряжались, а, наоборот, раздевались, вполне логично – женщина по своей природе ближе к миру духов, она там своя (рождение ребёнка рассматривалось как проявление чудесного). В то же время сожжение ведьмы (позднее – чучела) – логическое завершение карнавального сценария.
Революция
Занятно, что и мифология революции 1917 года включает в себя все основные элементы мистерии. Это карнавальность революции – праздника непослушания, обновления мира, свержения и убийства старого царя, смены ролей и отмены табу. Даже крейсер «Аврора» – морской корабль, идущий речными водами в город, напоминает о карнавальном корабле на колёсах. Тотальное оборотничество: полицейские превращаются в преступников, преступники – в полицейских, солдаты – в бунтовщиков.
И по дате почти Самайн…
Вот только всё серьёзнее – маска ягуара прирастает к лицу танцора…
Энергия разрушения (пробуждение скрытых сил народа) воспевается поэтами-авангардистами, внемлющими гулу из недр Земли. Вся история Гражданской войны на десятилетия вперёд становится притчей о вулканическом экстазе – прорыве к свету через невероятные страдания и разрушения в противоборстве с превосходящими силами космического зла («Республика в кольце фронтов!»). И в основе победы – аскеза и жертва. Нарком продовольствия падает в голодный обморок, похороны жертв становятся главным ритуалом революции – «Вы жертвою пали в борьбе роковой». И так вплоть до 30-х: все песни о жертвах, самопожертвовании, гибели в борьбе, «и как один умрём за власть за эту». Святые-политкаторжане… Монументальная пропаганда… Памятник Иуде…
Но и, конечно, инициация – и личная каждого, и всей страны: рождение через смертные муки – мировой пожар, «до основанья, а затем…».
Вот только момент одержимости не получил должного развития. Разве что у Майринка в его «Вальпургиевой ночи» (1 мая!), с духом Яна Жижки, вселившегося в актёра Зерцало, чтобы возглавить революцию…
Приложение
Шарль де Костер. Легенда о Тиле Уленшпигеле
«И ещё семь раз воззвал царь зычным голосом. Вслед за тем заблистали молнии, раздались страшные удары грома, и вдруг позади царя возник усеянный солнцем и звёздами свод. И царь с царицей воссели на трон.
А воссев на трон, они, не меняя благородного выражения лиц своих, не нарушив царственного своего величия и спокойствия ни единым движением, бросили клич.
В ответ на их клич всколыхнулась земля, задрожали скалы и льдины. И тут Уленшпигелю и Неле послышался треск, как будто исполинские птицы разбивали своими клювами скорлупу огромных яиц.
И при этом мощном движении всей земли, напоминавшем морской прибой, возникали яйцевидные формы.
Внезапно вырос целый лес; сухие ветви деревьев сплетались, их стволы шатались, как пьяные. Потом деревья расступились и между ними образовались широкие прогалины. Из всё ещё ходившей ходуном почвы возникли духи земли, из чащи леса — духи деревьев, из моря – духи воды.
Далее взору Уленшпигеля и Неле явились гномы, что сторожат подземные сокровища, — горбатые, криволапые, мохнатые, кривляющиеся уроды; владыки камней; лесовики: этим рот и желудок заменяют узловатые корни, которыми они высасывают пищу из недр земли; властелины руд, отсвечивающие металлическим блеском, лишённые дара речи, не имеющие ни сердца, ни внутренностей, движущиеся самопроизвольно. Тут были карлы с хвостами, как у ящериц, с жабьими головами, со светлячками на голове, — ночью они вскакивают на плечи к пьяным прохожим, к боязливым путникам, затем спрыгивают на землю и, мерцая своим огоньком, который злосчастные путники принимают за свет в окне своего дома, заманивают их в болота и ямы.
Были тут и феи цветов — цветущие, пышущие здоровьем девушки, нагие, но наготы не стыдившиеся, прикрывавшие её лишь роскошными своими волосами, гордые своей красотой.
Влажные их глаза сверкали, точно жемчуг в воде; их упругое белое тело позлащал солнечный свет; дыхание, излетавшее из их полуотверстых румяных уст, было ароматней жасмина.
Это они мелькают по вечерам в садах и парках, в лесной глуши, по тенистым дорожкам и взором, жаждущим любви, ищут мужскую душу, чтобы насладиться её обладанием. Если мимо проходят юноша и девушка, они стараются умертвить девушку, но это им не удаётся, — тогда они вселяют в сердце стыдливой красавицы такую силу страсти, что та поневоле отдаётся своему возлюбленному, а половина поцелуев достаётся фее цветов.
Затем на глазах у Неле и Уленшпигеля с небесной вышины слетели духи – покровители звёзд, духи вихрей, ветерков и дождей – крылатые юноши, оплодотворяющие землю.
Внезапно видимо-невидимо птиц взреяло в небе — то были птицы-души, милые ласточки. С их появлением сразу стало светлее. Феи цветов, владыки камней, властелины руд, лесовики, духи воды, огня и земли хором воскликнули:
– Свет! Соки земли! Слава царю Весны!
Хотя единодушный их возглас прозвучал громче рёва бушующего моря, громче раскатов грома и воя урагана, слух Уленшпигеля и Неле, боязливо и молча прижавшихся к корявому дубу, воспринял его как торжественную музыку.