– Давай вместе, – предложил Богдан. – Там тупик.
– Откуда тебе знать, что там! – не поворачиваясь к нему, упрямился Макс.
– Свернул Жора раньше. Точно тебе говорю, свернул.
– И где? – услышав отдалённый скрип, проговорил Макс, но уже тише.
– Я думаю перед последним поворотом. У того хода, на стенах которого, что-то нацарапано, – предчувствуя неприятности, изъяснил мысль Богдан.
– Там обрыв. Я проверял, монеты лежали дальше. И скажи мне, как же они туда допрыгнули.
– Не знаю, – с неприязнью ответил Богдан.
Что он Макса уговаривает. Погубит обоих. И дышится трудней, сгибать колени. Ползать – не ползал и не собирается.
Свет опять моргнул. Звук шорохов приближался, шлепков в лужах, и падающих с потолка камушков. Кто-то шёл навстречу. Конечно Жора, кому здесь ещё быть.
Богдану стоять, согнув спину, не нравилось. И низкий потолок, и одержимость Макса, и вонь. Он неуверенно спросил:
– Расходимся?
– Да, – ответил Макс, потёр щеку и зашагал дальше.
Поторопился он с приятелем. Богдан рюкзака не взял, собрался как на дневную прогулку. Ну и пусть себе катится. Надписи увидел, а то, что стены без кирпича нет. Копали так, чтоб пролез человек. Ослеп что ли! Предлагаешь людям белые вершины или выступы, а они отказываются. Не понимают соли, её вкуса. И двух монет, чтобы распробовать не хватит, хотелось бы пять, десять, пятнадцать.
В темноте и влажном полу сверкнуло.
«Третья!», – возликовал он.
На земляных стенах появился красный отблеск, перекинулся на свод. Появились и красные шарики, а Макс соображал, что же происходит. Обруч надвигался и сотни теней, возня.
– Бежим отсюда, бежим, Макс! – надрываясь, закричал Богдан.
Он от крика вздрогнул. Приятель всё ещё здесь и на них надвигается неизвестно что. Об этом «что» никто не рассказывал.
Макс шагнул и побежал не оглядываясь. Ноги короткие, Богдана не догнать, но он сильней и выносливей. Страх наполнял его, сухость в горле и недоумение.
Поворот, стена с нацарапанными на ней каракулями, а вот и приятель, упавший в лужу. Макс его перепрыгнул.
– О…о. Ах, – вздохнул с шумом Богдан, хлебнув мутной воды.
И как же он так неловко упал? Быстрей вставать и убираться отсюда. Говорил же Максу об этой гнилой затеи, а заканчиваются они, так же как и начинаются. Ему ли не знать. Сейчас появится какая-нибудь крыса, побегает, пропищит и попробует на вкус куртку. Сиди и штопай её до утра, сапоги суши.
Богдану стало страшно. За спиной нарастало шебуршание неизвестно чего и оно приближалось. Вода заливалась в рукава, просачивалась сквозь ткань, и её холодок всё чаще касался кожи. Видимо куртка, и сапоги крысам не достанутся.
Погасли лампы.
– Макс, Макс…, – печально прозвучало в темноте.
Он так и не сумел подняться. Красные шарики проглотили его, после того как Богдан подумал о том, что смерть охотится за всеми, будь ты хоть доверчивым или жадным.
Макс увидел сноп дневного света, показавшимся таким впечатляющим и даже красивым. Всегда пренебрегаешь тем, что само собой доступно и каждый день. Свет притягивал, а внутреннее побуждение спастись, неимоверно гнало к выходу. В такие минуты обещаешь благодарить за «данное», но никогда не исполняешь. Никогда.
Он бежал, забыв о Богдане, не те минуты, чтобы о чём-либо вспоминать. Мужик вёрткий, правда, слишком добренький, но отстал. Окажутся в безопасности, тогда и поговорят кому стыдно, неловко или сладко.
– Потом, всё потом, – шипел Макс, не заметив мелькнувшей тени на стене, не услышал щёлканье замка, взметнувшейся пыли к потолку.
Подбежав к железной решётке, он схватился за прутья. Вдыхая порции сырого воздуха с привкусом тлена, выдыхая со свистом, тряхнул решётку и понял, что на две монеты не погулять, у костра не погреться. Выражение ненависти исказило лицо Макса. Возможно ли, не о том он мечтал.
Кто-то впился ему в ноги и потащил в глубь подвала. Пальцы отпустили прутья, за которыми остались: дневной свет, желания и лысый босс.
– Я приду за тобой… Приду! – вырвалось обещание из его груди несбыточной мести. – Приду…
И ни шелеста, всплесков воды, стен. Пятна да огоньки, красные и колючие.
5
Для кого Жора, а чужим Альберт Петрович. В народе его звали Жорой, и он сам не знал почему. Пусть будет так, он не возражал. Оно ему и проще, зачем сложности в общении. Общество вежливо разделяет людей на «вас» и «ты», а при заключении важных сделок недоверие вносит лишние страховки, тайные ходы и круглые суммы денег. На всякий случай продукты приберечь не помешает. От бумаг отказываются, они ныне не входу. Сами по себе деньги – атрибут весьма неудобный. Практические вещи поценней будут, их хоть применить можно.
На одном из пустырей, где между кустов, камней и травы появился песок, было безлюдно. Через него редко кто ходил, да и ходить особо никто не старался. Вокруг пустыря развалины, груды мусора, остовы разобранных на запчасти машин. Шумная цивилизация откатила километров на десять и продолжала откатывать. То, что надо для скрытной и незаметной деятельности.
Кучка песка шевельнулась, пришла в движение. Осыпаясь, песок наметил круг. Песочное кольцо постепенно углублялось и расширялось. Песчинки скатывались в прорези, оставляя в середине круга бугорок, вершина которого, по мере уменьшения песка опадала и делалась покатой. Прозвучал скрежет ржавого винта, образованный круг звякнул, вздрогнул и приподнялся над песком. Люк закрутился, повернувшись градусов на шестьдесят, неожиданно откинулся. Крышка, брякнув о грунт, разметала в стороны песчинки.
Из темного кольца колодца появилась рука. Пальцы, нащупав металлическую и погнутую скобу, согнулись и обхватили её. Вынырнул рюкзак и упал на бетонный, сколотый край люка, а затем с проклятиями возник человек в плаще.
Выбравшись, он развалился на песке, раскинув ноги и руки. Чихнул, стягивая с лица респиратор. Отдышавшись, встал и откинул капюшон. Внимательно осмотрел пустырь, отсвечивая лысиной.
– Так и есть, кто бы кашлянул, – проговорил человек.
Вытащив платок из кармана, встряхнув, Жора обтёр смуглое лицо, узкие глазки забегали, мыслительный процесс заработал.
Больше этот тайный ход ему не понадобится, закрывать он его не будет, кому-нибудь и пригодится. Жора расстегнул плащ и скинул с плеч. Тяжеловат, для носки неудобный, но полезный в туннелях при коротких переходах, где паутина, крысы и капель. Плащ тоже оставит, ни к чему таскать на себе такую тяжесть. У него кое-что припрятано в надёжном месте и парадней плаща будет.
Поводив плечами, покрутив головой, Жора остановил взгляд на сапогах. Резина она и есть резина, ноги устают, зато носки сухие. Идти до места, где вода, пища и одежда минут сорок, потерпит, и не такое выдерживал.
«Рано успокоился, расслабился, – сетовал на себя Жорик. – Всё под контролем! А оказывается, что давно не под ним и ничего от меня не зависело. Обвели вокруг пальца, затмили глаза лестью, а я и поверил».
Он облизнул губы, поднял рюкзак и зашагал через пустырь. Жорик думал о тех, кто решил, что сделали его, прикарманив имущество, цепочку доходов, которую он так упорно создавал. Ничего подобного. Бездельники ещё не поняли, с кем связались и чего им будет это стоить. Прежде чем уйти он оставил интеллектуальные ловушки, они обязательно сработают и порвут цепочку. Она не для них создавалась и не ими. В долгу не остался, приветы разослал.
Граница пустыря заканчивалась и начиналась территория свалки. Она здесь не одна, днём кто-нибудь ходит, ищет корпуса, платы от компьютеров, провода, детали, да мало ли ещё что. Свалка – это бесплатная раздача барахла, бери сколько унесёшь. Некоторые мастера собирают приличные агрегаты и не только для себя.
Он приподнял голову, прикрыв лицо ладонью. Солнце за зенитом, ясно, тёмных туч не видно. Слышал Жора про них байки, но не верил. Выдумывают люди чепуху оттого, что заняться им нечем. Мерзость, конечно, попасть под дождь из слизи. Да и давненько это было, давненько. Слева что-то зашуршало, и он повернулся в сторону звука. По ржавой трубе прыгал ворон.