– Возвращение в прошлое?
– Да. Бедняжки. Полагаю, прошлое для них лучше настоящего. Любое прошлое.
Брунетти вспомнил свой последний визит к матери, но отринул это воспоминание. Взамен он спросил:
– Что с ней сталось?
– С синьорой Кристанти?
– Да.
– Умерла от сердечного приступа месяца четыре назад.
– Где умерла?
– Там, в casa di cura.
– Где с ней произошел приступ? В ее комнате или в каком‑то месте, где находились и другие люди? – Брунетти не назвал их «свидетелями» даже про себя.
– Она умерла во сне, спокойно.
– Понятно. – Ничего ему не стало понятно, и он потянул время, прежде чем спросить:
– Означает ли этот список, что, по вашему мнению, эти люди умерли от чего‑то еще? Не от тех болезней, которые официально считаются причиной их смерти?
Она подняла на него глаза, и его озадачило ее удивление. Если уж зашла так далеко, что сидит здесь, у него, несомненно должна понимать, что сказанное ею будет иметь последствия. Очевидно, пытаясь выиграть время, повторила:
– От чего‑то еще?
Брунетти промолчал, и она ответила:
– Синьора Кристанти никогда до того не имела проблем с сердцем.
– А другие люди из этого списка, которые якобы умерли от сердечных приступов или инсультов?
– У синьора Лерини бывали проблемы с сердцем. Больше ни у кого.
Он снова посмотрел на список.
– Еще одна женщина, синьора Га лассо. У нее были проблемы со здоровьем?
Вместо того чтобы ответить, она стала водить пальцем по верху сумки – туда‑сюда, туда‑сюда.
– Мария, – проговорил Брунетти и продолжил только тогда, когда она подняла на него глаза, – я знаю: «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего» .
Это так поразило ее, будто сам дьявол взялся цитировать Библию.
– Но ведь важно защитить слабых и тех, кто не может защитить себя сам. – Брунетти не помнил, есть ли это в Библии, но полагал, что обязательно должно быть.
Она упорствовала в молчании, и потому он спросил:
– Вы поняли, Мария? – Не услышав ответа, изменил вопрос: – Вы согласны?
– Конечно, согласна, – раздраженно отозвалась она. – Но вдруг я ошиблась? Что если все это – мое воображение и с этими людьми ничего не произошло?
– Если бы вы в это верили, сомневаюсь, что оказались бы здесь. И конечно, не были бы одеты так, как сейчас.
Договорив, Брунетти понял, что это можно истолковать как неодобрение ее манеры одеваться, хотя слова его относились только к решению покинуть орден и снять облачение.
Брунетти сдвинул список к краю стола, как бы обозначив этим жестом, что меняет тему.
– Когда вы решили уйти оттуда?
Если бы она и ждала вопроса, не ответила бы быстрее.
– После того, как поговорила с матерью‑настоятельницей. – В голосе прорвался горький отзвук чего‑то пережитого, вспомнившегося в эту минуту. – Но сначала говорила с падре Пио, моим духовником.
– Можете передать мне содержание вашей беседы?
Давно далекий от церкви и всех ее заморочек, комиссар уже не помнил, что там можно повторять об исповеди, чего нельзя, и какая кара грозит тому, кто разгласит ее тайну. Но помнил достаточно, чтобы знать: исповедь – нечто, о чем не каждый расположен говорить.
– Да, наверное.
– Он тот самый священник, который служит мессу?
– Да. Он член нашего ордена, но живет не там. Приходит дважды в неделю.
– Откуда?
– Из нашего капитула, здесь, в Венеции.