- Я не мадам!
- Как же мне вас называть?
Бабушка на миг растерялась. Действительно, как же ему ее называть? Ведь не «товарищем штурманом» в самом деле...
- Зовите меня Марией! - крикнула бабушка.
- Мария! - закричал Старжен Фиц. - Мария, Мария, Мария...
- Господин генеральный консул, почему вы не отвечали на наши телеграммы? - спросила бабушка.
- Не было средств, - хлюпнул носом консул. - Конъюнктура все время падает, Мария. Тресты душат мелкого буржуа.
- Господин Старжен Фиц, мы приглашаем вас на переговоры по вопросу культурных контактов между нашими странами.
- Седой?
- В каком смысле?
- Кроме дороги, гостиницы и карманных денег, еда оплачивается?
- Уж будьте уверены! - теряя терпение, гаркнула бабушка.
Повесив трубку, она вдруг изумилась: весь разговор с эмпирейским дипломатом шел на чистом русском языке!
Итак, на средства двух коллективных членов общества (фабрика мягкой игрушки № 4 и крупный северный аэропорт) старина Старжен Фиц снялся с насиженного места и прибыл самолетом в Ленинград.
Общество встречало почетного гостя почти в полном составе, за исключением Бориса Горошкина.
Дипломат был прекрасен в расшитом золотом мундире и в традиционном головном уборе, отдаленно напоминавшем поварской колпак. С хрустом преклонив колено, он поцеловал бетон аэропорта, обвел руками пространство и воскликнул:
- Узнаю! Все встало в памяти, господа! Ведь я, господа, старый петербуржец!
В это время радио любезным голосом сказало:
- Господин Севрюгин Феликс Вениаминович, прибывший из Токио, вас встречает ваша сестра Таисия. В руках у Таисии гладиолус.
Вскрикнув от радости, Старжен Фиц заключил в объятия ближайшую старушку с гладиолусом.
***
- Тасенька, родная! Ничуть не изменилась! Ни капельки! Старушка вырывалась до тех пор, пока не подошла настоящая Тасенька, которая тоже за шестьдесят лет «ничуть не изменилась».
По дороге с аэропорта в «Асторию» дипломат проявлял вежливое, но настойчивое любопытство:
- Этот у-ни-вер-маг частный? - спрашивал он Марию Спиридоновну.
- У нас, Феликс Вениаминович, все государственное, - поясняла бабушка.
- Да-да, понимаю, сочувственно кивал Старжен Фиц. - Я все понимаю, Мария. Скажите, а эти «Фрукты - овощи» частные?
- Все государственное, - терпеливо говорила бабушка.
- Да-да, все, абсолютно все! А эта парикмахерская частная?
- Феликс Вениаминович, - немного даже рассердилась бабушка, - вы же русский человек! Неужели не понимаете? Ничего у нас нет частного, и никакие монополии на нас не давят.
В честь высокого гостя общество устроило обед в ресторане Дома архитектора. Обед прошел на замечательном уровне, если не считать того, что гость то и дело убегал на кухню и совал нос во все кастрюли.
В конце обеда поэт Горошкин, который, конечно же, на сей раз присутствовал, прочел начало новой поэмы:
Эмпиреи!
Я немею!
Чую ветер голубой!
Чую, но не очумею!
Ближе берег мне родной!
- Браво, вы просто Апухтин! - воскликнул Старжен, отчего огромный поэт едва не подавился стручком.