- Да ну вас, ребята, - пробормотал Чаби. - В такие минуты плакать хочется.
Луна спряталась за голову Серхо Филимоныч Страттофудо, когда Геннадий по водосточной трубе спустился на Сенатскую площадь. Огромная тень памятника закрывала половину площади, и в этой тени за неосвещенными окнами маленького кафе мерцали сигаретки эмпирейских легоперов.
- Геннадий, - бросились к нему сенатор Куче, Рикко Силла и Токтомуран Джечкин. - Как мы рады снова видеть вас, потомка нашего памятника, в добром здравии!
- Спокойно, друзья, сейчас не время для сантиментов! - жестко сказал мальчик. - Есть у вас оружие?
- Есть! - гордо ответил Джечкин. - Шпаги, абордажные сабли, двухствольные пистолеты, пики! Мы очистили весь национальный музей.
Геннадий только усмехнулся, вообразив себе вооруженное таким образом войско, сражающееся против Ричарда Буги.
- Ну хорошо, оружие у вас будет, - сказал он. - Ответьте мне только на такой вопрос. Сможете ли вы за два часа достать двадцать четыре скрипки, шесть виолончелей, шесть контрабасов, десять труб, семь флейт, три кларнета, две арфы, пять гобоев, четыре валторны?..
- С валторнами у нас плохо, - прикинул сенатор Куче.
- Я достану валторны, - решительно заявил Рикко Силла.
- Прекрасно, - сказал Геннадий. - Теперь слушайте, друзья...
Через час Геннадий соскользнул по громоотводу прямо ко входу в отель «Катамаран». В отеле все шло по плану.
В зале ресторана Джон Грей - Силач-Повеса накачивал «товарищей по оружию». Он стоял посредине огромного стола, размахивал большим, как флаг, эмпирейским велюром и пел:
Пока на белом свете Деньжатами разит, Солдат в лихом берете Всегда обут и сыт.
Все для тебя несложно, Покуда ты - солдат!
Твой нож не дремлет в ножнах, Кулак твой волосат!
А принципы надежно В швейцарском банке спят!
Захмелевшие ландскнехты бизоньими глотками восторженно ревели:
А принципы надежно В швейцарском банке спят!
Официанты по знаку Джона Грея вкатывали все новые бочки несравненного «Горного дубняка». Они были изумлены поведением международных музыкантов, но так как прежде никогда международных музыкантов не видели, то полагали, что так они себя и должны вести, эти международные музыканты.
- Эй, чертенок, - закричал Геннадию Пабст, - иди сюда! Ну-ка, глотни этого бальзама! Завтра ты исполнишь свое соло-пикколо, а, чертенок? - Он склонил к Геннадию свою дремучую рожу и вдруг прослезился:
- Не зови меня, пожалуйста, Гориллой, Джинни. Очень прошу, не зови. Разве я похож на гориллу? Разве у меня такие руки, как у гориллы? Разве у меня такие надбровные дуги?
- Именно такие, сэр, - сказал Геннадий.
- Ну хорошо, допускаю.., руки, дуги... - хныкал Пабст. - Но разве умеет горилла разговаривать, а, Джинни? Ведь не умеет же, а?
- Умеет, - сказал Джин. - Горилла разговаривает не хуже вас, сэр.
- Как? Горилла умеет разговаривать?! - взревел Пабст.
Он встал и пошел вдоль стола, взывая к товарищам:
- Ребята, горилла, оказывается, умеет разговаривать! Слыхали новость? Горилла! Умеет!
В конце стола он свалился.
Через час и все музыканты оркестра, включая солистов-виртуозов, были готовы.