– Но есть ли что-то свыше этой непрестанной чехарды?
Авенир Мес’о Дитроу.
***
Второй год службы подошёл к концу. Юнцы превратились в неплохих воинов, сносно бились на мечах, изучили военную стратегию и по вечерам патрулировали Глинтлей, следя за порядком. Муштроваться осталось три года – после этого они смогут служить десяти и пятидесятиначальниками, стать помощниками имперских телохранителей, сопровождать торговые караваны, ведать имперской стражей.
Рихон плеснул в лицо ледяной воды из нефритовой, с серебряными пластинками, умывальни. До конца смены оставалось еще два часа и спать хотелось ужасно.
Свет факелов обнажил разговаривающую троицу, расположившуюся у главных ворот. На приблизивщихся патрульных никто не обращал внимания.
– Городская стража, – представился Авенир, – что вы здесь делаете? По уставу Глинтлея ночью запрещено ходить под городскими стенами.
Один из мирян, грузный кеттин, в кожаных доспехах на голое тело, смерил их недружелюбным взором, с презрением разлепил толстые коричневые губы:
– Слышь, Эгит – господа дорогие хотят знать, по какому делу ты здесь околачиваешься? Не соблаговолишь ли дать ответ?
Второй – хлипкий смуглый азотянин – улыбнулся, обнажив щербину в верхнем ряде крупных, похожих на жемчужины, зубов.
– Как скажешь, Кабул, – Эгит развернулся к стражникам, – понимаете ли, кошка у нас живет дома, а так как мы не смогли ее накормить, ведь мяса не осталось – вот и пошли мы, господа за мясом-то на рынок. А базарчик местный, ой батюшки, закрыт, не работает теперича – час поздний. А стена, тут же голуби, птицы всякие и крысочки бегают. Вот и хотим живности прибить, чтобы и зверушечку покормить – да и самим на супчик оставить. Крысочки – это ж наивкуснейшее мясо, не то, что в тавернах. Ой, господа, никто ж не знает, какую скотину ихние повара жарят – больную, старую, или не дай-то батюшка, мертвечинину ложать…
– Ерунду какую-то несут, – Рихон повернулся к Авениру, принялся нашёптывать – надо их в темницу, да доспросить – кажется мне, что они соглядатайствуют. Да и впрок им будет, чтобы Глинтлейский закон знали.
Обернулся к смуглому, грубо прикрикнул:
– Прекрати брехать. Все живо в советню, узнаем, за какими это вы крыска…
Парень зашатался и упал навзничь. Авенир обернулся, инстинктивно вжал голову в плечи. Щеку обожгло. Нескольких секунд хватило, чтобы оценить происходящее. Пока они слушали треплю азотянина, третий бродяга, хунн, незаметно обошел патрульных и вырубил Рихона. Трое окружили Авенира – явно не уличные оборванцы.
– Ну что, господин хороший, – крупный злобно ухмылялся, – говорим же, за крысами охотимся. Такими, как ты.
Молодой воин посмотрел на лежащего соратника. Кровь побежала по жилам, мышцы инстинктивно напряглись. В висках застучало, юноша ощутил, как гнев затмевает разум, притупляет мысль. Как смели они напасть на имперский патруль?
Услышал воинственный клич и удивленно понял, что сам кричит.
Авенир уклонился от стремительно летящего пернача, мгновенно развернулся и, что есть силы, саданул кулаком кеттину в ухо. Другой бродяга, хунн уже достал оружие и в одной руке держал такой же небольшой пернач – другая сжимала изогнутый черный клинок. Нир сделал ложный выпад мечом, захватил запястье врага, резко вывернул, выбив клинок из руки. Хунн не растерялся и саданул кулаком в лицо. Раздался хруст. Очухавшийся к этому времени кеттин схватил юношу.
– Имперская крыса попалась в ловушку, – Кабул сплюнул, – ну что, урод, до сих пор считаешь себя настоящим воином?
Пернач ударил под грудь. Дыхание сперло. Авенир, сжав зубы, дал каблуком сапога по ноге Кабула. Толстяк охнул и ослабил хватку. Вырвав руку, юноша послал ее в горло бродяге. Тот было отпрянул, но увернуться не успел – удар в кадык парализовал. Парень, тихо рыча, двинулся на азотянина. Неожиданно в глазах потемнело…
Стук сердца нещадно долбил по макушке. Юноша приоткрыл глаза и тусклое мерцание свечи обнажило пустую комнатенку. На топчане рядом сопел Рихон с перевязанной головой. В глазах все плыло, и сколько Авенир не напрягался, сосредоточиться не получалось.
Раздался низкий мужской голос:
– Очнулся? Хм, потерял столько крови и уже в себя пришел. Я думал, сутки откачивать придется. Ты лежи, отдыхай. И глаза закрой, так болеть меньше будет.
– Г-г-де я?
– Не на том свете, это самое главное. Драться с головорезами Тамила – как вообще прыти хватило? Даже бывалые воины этих отморозков опасаются.
– С-с-сами полезли.
– Хорошо я рядом был, успел. Надо будет в совете сказать, чтобы усилили обходы. Отдыхай, рекрут. Друг твой тоже очнется. А тебе повезло, мог бы лежать сейчас у стены с перерезанным горлом…
Авенир охнул от боли, сознание вновь провалилось во тьму.
***
– Тамильские тигры, значит, – лекарь скривился в ехидной улыбке, – встречался я с ними. Тебя действительно Фортуний охраняет. Их банды в свое время держали в страхе всю малую Верзелию. Кровожадные, подлые и хитрые твари. Они, знаешь ли, считают себя избранными, а тех, кто не с ними – помоями. В деле завоевания мира применяют все способы, даже самые низкие —тзачем к уродам, вроде нас, какое-то благородство проявлять. Да потерпи ты, воин все-таки.
Парень сидел, почти лежал, в цирюльничьем кресле. Рот распирали стальные скобы, не дававшие челюстям закрыться. Дарисс, имперский лекарь – высокий, с женскими чертами лица и тонким голосом – слыл мастером на все руки и сейчас наплавлял сломанный в драке зуб. Несмотря на отвары и порошки, боль ужаснейшая. Щеку зашили, для затягивания раны приходилось по несколько раз в день полоскать глотку настойкой подорожника с шиповником и мазать швы маслом оливы. Рана заживала скоро – благо, бывший воспитанник Академии увидал в ближайшей рощице несколько знакомых травок. А вот зубы он лечить не умел – пришлось моститься под канделлором – таинственным чудом кузнечного мастерства древнего мира. Столб из неведомого камня с пятью гибкими, как змеи, стальными трубками. Наконечник каждой трубки увенчан особым инструментом, позволявшим делать свое чудо. Один прожигает в любом материале крохотные, размером с гречишное зерно, дырочки, легко оплавляет даже мрамор и сталь. Второй склеивает человеческую плоть – хоть кожу, хоть мышцы, хоть кости. Третий наплавляет неведомый нынешним кузнецам материал – цирюльник мог нажатием на кристаллы канделлора выбрать также золото или сталь. Четвертый на большом кристалле показывает внутренности, хоть и искаженно. Ну а пятый должен снимать боль, вот только что-то он не сильно действует…
– Да что же ты стонешь, – Дарисс сделал грозное лицо, но у него это получилось криво, даже смешно. Все в советне знали, что мягче и добрее человека нет, – я уже закончил. Так, скобы в кипяток… Вот, закуси мякоть тагоры, поможет. И не разжимай челюсти. Оплавка подстыть должна.
В углу цирюльни, на кожаной скамье покачивался Марх, лучший сабельщик имперской рати, наставник разведывательного отряда. Невысокий, мускулистый и смуглый тарсянин никакой власти над собой не признавал, бился как берсерк и хитрил, аки змий. Это он в ту злополучную ночь пришел на подмогу стражам. По воле Фортуния комната борделя как раз выходила окном на городскую стену. Наскоро одолев троицу и связав их тугими жилами на десяток узлов, он утащил молодых воинов к себе.
– Тамильцев – если это действительно они, увели в темнице, там из них выбьют все секреты. Давно этих головорезах видно не было. Опять какую-то гадость замышляют. Ты, рекрут, неплохо держался – видать есть у тебя природные задатки. Хотя до стоящего воина далеко. Я поговорю с твоим стоначальником, будешь у меня муштроваться. А если бой выдастся, намотай на ус… Хотя и не выросли у тебя усы ещё. Запомни, в общем. В настоящем бою первая задача – убить противника быстро. Поэтому все, что забирает лишнее время – пируэты, показные выпады, даже крики – приближает тебя к смерти. Если просто дерешься, не на смерть – тогда, пожалуйста – благородничай, руки подавай, жди пока противник встанет. А в серьезной битве эти выпендрежи лишни. Дал ногой в пах и режь горло – нечего сентиментальничать. Убивать, не думая – лучшее подспорье в бранке.