– То есть, торгаш, но не воин? Продаст тому, кто даст дороже?
– Вот, именно. Второй – Батоев Ромка, из цыганских колдунов. Вот его жалко – хороший парень был, только с этим купчишкой связался. Так я их больше и не видал. А мы пошли дальше и оказались… ну, вот представь себе ту Русь, которая в былинах – Змеи Горынычи там, соловьи-разбойники и прочая хурда-мурда. «Ходят-бродят, ходят-воют упокойники, если есть там соловьи, все разбойники. Страшно, аж жуть!» – пропел он голосом «под Высоцкого».
– А обычные жизнеформы? Ну, там, лешие, домовые, вагонные?
– Ну, вагонных разве что не было, а в остальном – полный комплект. И к ним, в придачу, все ребята из книг Толкиена. То есть, эльфы, гномы, орки и прочее.
Бирюк только присвистнул, а Ирбис продолжал.
– Ну, про все наши с Лейлой злоключения рассказывать долго, но в конце концов оказались мы у бабы-яги.
– Иди ты! – он чуть не поперхнулся коньяком, покраснел, затаив дыхание, потом перевёл дух. – Слушай, предупреждать надо! Но как красиво врёшь, я аж заслушался. Шучу, шучу, успокойся! И как она? Изба на курьих ногах, костяная нога?
– Нет, вот тут полное несоответствие. Если бы она сама себя так не назвала, мне бы это и в голову не пришло. Её ещё и Лесной Девой называют. Вот это ей куда больше подходит – красивая женщина, до умопомрачения, зелёноглазая брюнетка, представляешь?
– Пытаюсь, – честно ответил Бирюк. – В кино видел, вживую нет. И что?
– Так вот, она нам и объяснила, что в свой мир вернуться можно всегда, если сильно захотеть. Нужно просто правильно выбрать стихию. Можно вернуться в свой мир, идя берегом реки. Можно прыгнуть в воду или с высокой горы.
– Мне почему-то кажется, что последние два способа тебя не воодушевили.
– Твоя правда. Мы с Лейлой пошли берегом реки с красивым названием Светлая. С нами, в общем, много всего случилось. Но, в конце концов, я действительно вышел. Иду по травке, по песочку и думаю – и сколько мне, горемычному, ещё топать? Даже смутное подозрение появилось, что посмеялась над нами эта красавица-яга.
Бирюк хмыкнул, но промолчал и налил ещё по капельке коньяка.
– Голова от таких мыслей закружилась, вроде как солнышком её напекло. Стою, как дурак, зажмурившись, пережидаю когда дурнота пройдёт – глаза открыл и вдруг вижу – передо мной набережная. Ну, та, которая недалеко от Академии, помнишь?
– Ещё бы.
– Захожу – сразу тихая паника. Меня к Магистру в кабинет, собрали весь Большой Совет, давай расспрашивать – что да как, да почему? Волхва этого в изгнание отправили, безопасника загнали начальником тайной стражи куда-то в жуткое захолустье, а тут, видите ли, я живёхонький нарисовался.
– Что в корне противоречит передовой теории магистра такого-то, – с недоброй усмешкой прокомментировал Юрий.
– Абсолютно верно. В общем, заставили меня написать полный отчёт и, как говорится, наложили на уста печать молчания.
– Не понял, – недоумённо воззрился на друга Бирюк. – Как это ты с такой печатью соловьём тут разливаешься?
– Ничего сложного. Заклятье должен был наложить сам Магистр, но его как раз куда-то наверх вызвали, на какой-то симпозиум. И он это поручил…
– Своему заму, – захохотал Юрий. – А этот хренов хозяйственник, трём свиньям есть не разложит. Заклятие, небось, по книжке читал?
– Само собой, – засмеялся Ирбис. – А я пальцы в мудру Тающих Секунд сложил и сижу, как просватанный. Заклятья его хватило минут на двадцать. Но я и сам болтать не стал – себе дороже.
– Эт-точно. А с Лейлой-то что стряслось? Ты не сказал.
– А стряслась с ней, Юра, Великая Любовь. Незадолго до моего выхода сгребли нас нукеры одного великого хана. Есть там, понимаешь, такой местный Чингисхан. И получилась у них с Лейлой любовь с первого взгляда.
– И она осталась?
– Да. Она осталась. Вот такая история.
– Да, история впечатляет.
Они молча курили, думая каждый о своём.
– А, – хлопнул себя по лбу Ирбис. – Я ж тебе самого главного не сказал. Лейла в этого хана до того втюрилась, что всё ему выложила про себя как есть.
– А он что? К лекарям её не поволок?
– Он, представь себе, обрадовался, как дитя. Заявил, что он о таких вещах знает. И уже сталкивался с людьми из другого Мира и Времени – это его дословное выражение. Если я правильно понял, его войско незадолго до этого в пух и в прах расхлестали именно эти люди. Но он на них зла не держит, потому, как они его честно предупредили, а он, синий ишак, им не поверил.
– Надо же, какие там самокритичные ханы водятся, – удивился Бирюк. – А ты этих людей разыскать не пробовал?
– Сначала хотел. Но хан отсоветовал. Он с кем-то там из них хорошо знаком и даже считает другом. Так вот, он меня клятвенно заверил, что они обратной дороги не знают, не ищут и прижились в их мире. Как я понял, они у Великого Князя при дворе высокие должности занимают – хрена ли им?
– Ну, брат, не скажи. Это уже дело вкуса. Да! А ты его на Чистый Ключ проверил?
– Обижаешь. Оказалось, что он мне чистую правду говорил. Ну, и не стал я дёргаться. И, как видишь, правильно сделал.
– А про пистолет-то забыл рассказать.
– Забыл, однако. Совсем ты меня заболтал.
– Ну, ты и хам трамвайный! Я его, видите ли, заболтал.
– Ладно, не кипятись. Когда я проходил русскими землями, это как раз после встречи с Великим Ханом. Один шёл, – пояснил Ирбис, – ну и налетел я на русских погранцов. Ну, не совсем наших, а тогдашних… Как-то их в то время звали…
– Порубежниками их чаще всего звали, – нетерпеливо подсказал Бирюк. – Дальше рассказывай, не растекайся мыслью по древу.
– Привели меня к какой-то крупной их шишке. Как я понял, что-то типа Главного Воеводы или, что-то в этом роде. Ну, он меня так лениво стал расспрашивать – чего это я с той стороны иду, с какой целью и так далее… Ну, делать нечего, я свою историю ему излагаю. Стараюсь, чтоб понятнее изъясняться, хотя тамошний русский язык, от нашего мало чем отличается.
Ну, так вот. Рассказал я ему свою одиссею и жду – какая реакция будет? А он, представь себе, заинтересовался и давай меня расспрашивать. Ты профессионалам разведки когда-нибудь в руки попадал?
– Бог миловал. Только на учениях. Но ты прав, впечатляет.
– Так вот, когда, уже спустя много лет я к разведчикам на допрос угодил, сразу этого Барса вспомнил. Им, правда, до него, как до Пекина раком…
– Барса?
– Ага, этого мужика Барсом звали! Он ещё усмехнулся, когда я ему представился. Улыбнулся так иезуитски – Ирбис, говоришь? Это снежный барс, стало быть? Получается, мы с тобой тёзки, я тоже Барсом зовусь. И когда он меня стал допрашивать, всё вытащил – и где я живу и в каком году по нашему календарю к ним угодил и ещё много всего. У меня странное впечатление сложилось, что для него эти названия много значили.
Но спрашивать я не рискнул. Он своим порубежникам приказал меня накормить и на ночлег устроить. А утром меня проводили и отпустили. Вот когда я их за гостеприимство поблагодарил, он мне и подарил эту пушку. «Возьми, говорит, тёзка, дорога у тебя впереди трудная».
– Представляю твоё лицо, когда ты, в руках древнего росича пистолет увидел.
– Да, наверное, лицо было то ещё. Он-то мне и сказал, что пули из мифрила и что нечисти от него спасения нет. О! Слышишь?
– Слышу. Наши коллеги едут.
Далёкое гудение моторов приблизилось, фары мазнули по стене и погасли. Спустя пару секунд мягко хлопнула дверца и во двор вошёл Чарли. На его тёмном лице беззаботно сверкала белозубая улыбка.
– Виски пьёте?
– Обижаешь, чистейший армянский коньяк. Налить? Или ты мусульманин?
– Какая разница? – махнул он рукой. – Впрочем, я язычник. Как всякий уважающий себя чернокожий.
Он с удовольствием отхлебнул глоток, зажмурился, как кот. Потом открыл глаза.
– Нечем вас порадовать, господа.
– В смысле? Есть новости? – «сделал стойку» Ирбис.
– Есть, – менде сделал ещё глоточек, поставил стопку на стол и достав сигареты, закурил. – Две… и обе плохие. Оборотень, которого вы ухлопали, оказался европейцем. Не удивились. Успели разглядеть?
– Да, – сумрачно кивнул Бирюк. – По крайней мере, белым. А что показало вскрытие?