– У тебя сколько дел в производстве, Алексей Семёныч? – издалека зашёл он на старшего следователя.
– Неужели хотите облегчить ношу?! – позволил себе усмехнуться Старков.
– И, всё-таки, сколько? – не сдавался обычно сдающийся и без команды прокурор.
– Пятнадцать. Из них четырнадцать пойдут в суд: пять – в областной, девять – в районный. Одно буду прекращать за отсутствием состава преступления.
– Хм… хм…
«Застенчивость», перманентно присущая прокурору, начинала явно «выходить из берегов». И Старков не замедлил поинтересоваться причинами – в свойственном ему духе.
– Пётр Васильевич, что-то случилось? К нам едет ревизор? Инкогнито и с секретным предписанием?
Прокурор, не самый большой знаток изящной словесности, но когда-то в школе «проходивший» Гоголя, слабо улыбнулся.
– Нет, Алексей Семёныч, ревизор нас пока…
– Объехал стороной?
– Ну, да… То есть… В общем, то дело, на которое ты выезжал вчера… то есть, сегодня ночью…
– Какое именно? – насторожился Старков: «девичья застенчивость» прокурора начинала ему нравиться всё меньше и меньше. – Я за дежурство обслужил восемь мест происшествия. Какое из?
Дрожащими больше, чем обычно, руками Пётр Васильевич начал перекладывать бумажки с одного края стола на другой. В иное время Старков посмеялся бы в душе над «амплуа грузчика», которого Петру Васильевичу обычно хватало на весь день, но сейчас как-то не достало настроения. Поведение прокурора – извечного труса и паникёра, хотя и неплохого человека (глубоко в душе) – ему нравилось всё меньше и меньше.
Наконец, Пётр Васильевич закончил «перемещение грузов», организовав на столе ещё больший беспорядок, чем тот, что был до «времени «ч».
– Нет, то… кировское дело… с убитой девочкой.
Старков честно удлинил лицо.
– А что там не так?! Я «исделал» все положенные мероприятия, собранный материал сопроводиловкой передал кировскому прокурору, указал «светлый путь» кировским «ментам» – чего ещё?
– Хм… хм…
– Пётр Иванович, – не выдержал Старков, – как говорил один персонаж в романе Шолохова «Тихий Дон»: «Замахнулся – бей!».
Продолжения в русле романа: «И вдарю!» не последовало, но прокурор неожиданно сократил дорогу к правде – и «пошёл на чистосердечное признание».
– Это дело передали нам, Алексей Семёныч…
– Как это нам?!
Нет, Старков не остолбенел от удивления – такая реакция присуща героям романов – но формат его лица явно претерпел ещё большие изменения.
– С какого хрена, Пётр Васильевич?!
– По территориальности, Алексей Семёныч, – ещё дальше увёл глаза прокурор.
Старков не выдержал и хмыкнул.
– А что, Пётр Васильич, за ночь произошли изменения в административно-территориальном делении районов?! Теперь этот пустырь добавит нам километража?!
– Я бы и сам пошутил, – погрешил против истины прокурор: шутить он не умел с рождения, – да…
– Заратустра не позволяет? – мрачно пошутил за начальство Старков.
С Заратустрой Пётр Васильевич явно не был знаком, чему доказательством был неожиданно заинтересованный взгляд его печально-тусклых глаз.
– Нет, Алексей Семёныч, этот… как его…
– Заратустра.
– … Да… он тут ни при чём.
Пётр Васильевич по-мальчишески шмыгнул носом.
– Оказалось, что убийство совершено на нашей стороне пустыря…
– А потом его «в качестве рождественского подарка дражайшему патрону» перебросили нам?
Старков шутил, но с каждой шуткой всё менее энергично: постижение неизбежного плохо влияло на нервные окончания и мышцы лица.
– Угадал, Алексей Семёнович.
– И кто же нам так удружил? – разом помрачнел лицом Старков: шутки кончились, несмотря на весь их традиционно неисчерпаемый запас.
– Какой-то За… Замятин?.. Загладин?.. Щас я погляжу…
Прокурор нырнул головой в сооруженный им ворох бумаг и извлёк из него тоненькую папку в красной милицейской обложке.
– Вот: Зарубин.
– Зарубин?!
Старков пробежался ладонью по заросшему подбородку: побриться намеревался у себя в кабинете, старенькой электробритвой «Бердск».
– И каким же образом он это установил?
Вместо ответа прокурор протянул Старкову тоненькую папку.
– Сам взгляни, Алексей Семёнович.
Дельце – таковое лишь по причине исключительной худобы – состояло из старковского протокола ОМП, постановления о возбуждении уголовного дела, предельно лаконичных протоколов допросов судмедэксперта Царькова, эксперта НТО ГУВД Павловского, участкового Иванова и старшего уполномоченного УУР ГУВД капитана Зарубина. К делу были приложены схема и фотографии с места происшествия. Заключало набор постановление о передаче дела по территориальности и «высочайшая» резолюция городского прокурора формата «Да будет так!».
– Неплохо для одной ночи и кусочка утра, – сквозь зубы и скрежет зубовный одобрил коллег Старков. – Хотя сразу видно то, как ребятки торопились избавиться от дела… Мда… Ну, и в чём тут сознался капитан Зарубин?
Протокол допроса Зарубина, как и остальных «фигурантов», уместился на одном листе стандартного прокуратурского бланка допроса свидетеля. Чувствовалось, что показания минимизировались и закреплялись только с одной целью: в ударные сроки «осчастливить» коллег из Октябрьского района.
Старков быстро пробежал глазами лист. Зарубин показал, что, разрабатывая версию старшего следователя Старкова о заранее спланированном убийстве, он, дождавшись рассвета, решил осмотреть ту часть пустыря, откуда участковый Иванов принёс кота погибшей девочки. Предварительно Иванов сориентировал его по месту.
– Это Иванов-то сориентировал? – вслух усмехнулся Старков. – Ну, надо же, какой прогресс! Да его самого надо ориентировать, и не только по тому месту, а и по месту в жизни! Не иначе, как теперь Иванова переведут в «опера», а заодно из дураков в умники – за проявленную смекалку!
Лаконично «восхитившись» Емельяном Ивановичем, Старков вернулся к материалам дела. Далее Зарубин показывал, что в радиусе нескольких метров от указанного Ивановым места нахождения кота он заметил бурые пятна на земле. Они тянулись прерывистой цепочкой в сторону той части пустыря, где был обнаружен труп девочки. Образцы почвы с бурыми пятнами на них были доставлены следователем прокуратуры Кировского района в бюро СМЭ для проведения судебно-биологической экспертизы, и там выяснилось, что это – кровь, по группе совпадающая с кровью потерпевшей.
– Быстро! – покачал головой Старков. – И кровь это, и группа крови известна… Слишком быстро! «В мирное время» на установление того и другого уходят дни!
В заключение Зарубин нашёл на октябрьской стороне пустыря окровавленные женские трусики с инициалами с внутренней стороны «Т.К.». Будучи предъявлены на опознание матери потерпевшей, они были опознаны как принадлежащие её дочери.
– А где протокол опознания?
Старков быстро перелистал худосочное дело: протокол отсутствовал. Вероятно, трусами лишь помахали перед лицом: обычная милицейская безалаберность формата «И так сойдёт, а кому шибко надо – пусть переделывает!». А «товарищи из Кировского района» так спешили «перевесить хомут со своей шеи на чужую», что не удосужились даже составить опись документов, не говоря уже о протоколе опознания.
Старков закрыл папку и положил её перед собой на приставку к двухтумбовому начальственному столу, за которым, сгорбившись и вдавив голову в плечи, совсем не по образу и подобию высокого начальства «восседал» прокурор.
– Ну, что скажешь, Алексей Семёнович? – дрогнул голосом Пётр Васильевич.
Старков развёл руками.
– А что тут скажешь? Не пойдём же мы опровергать эти факты и клянчить у «города», чтобы дело завернули обратно в Кировскую… Дело сделано… Ну, в том смысле, что оно теперь у нас, и нам от него не отвертеться… Хотя кировские могли бы и объединить дела: у них ведь – два почти аналогичных трупа… И чем городской прокурор думал, хрен его знает…