- Как
же, помним... Лев Николаич Толстой нам описал блестящий пример
мышления немецкого: ди эрсте колонне марширт, ди цвайте колонне
марширт... Не обиделись, часом?
- Помилуйте, с чего бы вдруг? - Лямпе усмехнулся еще более
открыто. - Сударь мой, а ведь на любой схожий пример,
уничижительно показывающий немца-перца-колбасу, я вам приведу не
менее меткий и убедительный касаемо славянского племени...
- Господа, господа! - умоляюще воскликнул Буторин.
- Не егози, Финогеныч, - досадливо отмахнулся
золотопромышленник. - Это все шутейно - и я, и господин Лямпе...
Языки чешем от скуки. Хорошо, Леонид Карлович. В ваших словах
достаточно резона. Но ты, Финогеныч, все равно зря предстал перед
этим сопляком этаким оцепенелым зайчишкой... Нашел кого бояться.
- Легко тебе говорить... - с нешуточной грустью произнес
Буторин. - Тебе, голубчик, сколько годков? Сорок два. И купец ты -
потомственный. А мне, мил человек, пятьдесят восемь, и происхожу я
из того самого сословия, каковое во времена моей юности телесным
наказаниям подвергалось вполне законно, согласно писаным
предписаниям... Как хочешь, а это насовсем въедается...
Лямпе вдруг стало жаль простодушного купца - у коего, кстати,
и начинал некогда в приказчиках сын сурового родителя Иванихин.
Это потом уже, мало рассчитывая на наследство крепкого, как дуб,
отца, наш Константин Фомич развернулся своим умом и смекалкой,
обошел бывшего благодетеля настолько, что тот совершенно
добровольно стал при бывшем приказчике чем-то средним меж денщиком
и приживалкою...
Должно быть, нечто вроде той же самой унижающей жалости
почувствовал и Вячеслав Яковлевич - он излишне громко, излишне
воодушевленно сказал:
- А ведь трогаемся, господа! Чувствуете?
- Очень похоже, - поддержал Лямпе.
- И слава Богу... - вздохнул Буторин. - А вон и поручик идет,
голову повесил. Несправедлив ты к людям, Костенька, бываешь...
- Я-то? - с ухмылкой бросил Иванихин. - Да когда как,
Финогеныч. Строг, но справедлив. И в доказательство... - он
привстал с дивана и картинным жестом простер руку к Лямпе, отвесил
земной поклон на старинный манер, коснувшись кончиками пальцев
пола. - Бью челом Леониду Карловичу за все подозрения, что
поначалу питал в его адрес...
- Простите? - поднял брови Лямпе.
- Ну каюсь, каюсь, милейший господин Лямпе! - развел руками
сибирский крез. - В первый день, когда мы все четверо в сем купе
отправились, до-олгонько я ждал, когда Леонид Карлович достанет
колоду и предложит перекинуться в польский баичок.., или начнет
торговать настоящими брильянтами со сливу величиной, или там
акциями совершенно надежных Дряжско-Пряжских золотых приисков...
Так и не дождался, к чести вашей. Вот за эти за беспочвенные
подозрения я перед вами, дражайший Леонид Карлович, и прошу теперь
нижайше прощенья от всей своей не знающей ни в чем удержу
сибирской натуры...
- Позвольте! - сказал Лямпе, ничуть не играя гнев. - Значит,
все это время вы на мой счет питали...
- Ну где же - все время? - энергично запротестовал Иванихин.
- И всего-то суток двое, ежели не меньше... Прошу великодушно
пардону: научен печальным опытом. Сталкивался уже с "дворянами
губернии Варшавской", особенно в молодости. То у них шесть тузов в
колоде, не считая шести в рукаве, то продажных брильянтов прямо за
голенищами напихано.